чудеса, парень. — Жандарм присел на лавочку рядом со Станислаусом. — Как же быть? Их сиятельство граф уже пронюхали, что ты вернулся.
— Я ни на кого не насылал болезни, — сказал Станислаус.
Жандарм приветливо кивнул:
— Может, и верно, но ты не знаешь людей.
Он пришел не с пустыми руками. В соседней деревне он одолжил у кого-то газетку пекарей. Несколько объявлений были обведены красным карандашом. «Нужны ученики…» Ученики — это рабочие волы всякого ремесла. Их не надо кормить овсом в виде заработной платы.
От такого толчка Станислаус словно бы и сам очнулся от гипноза. Он очнулся в пекарне, находившейся в другом городе. И здесь были слепые от мучной пыли оконца и волнами ходили по помещению запахи печеного теста. И здесь выпекались из муки с водой, с щепотью соли и закваской мелкие и побольше, поджаристые и бледные, обсыпанные мукой и не обсыпанные хлебы. Новым для Станислауса было то, что здесь из муки, сахара, масла, повидла, красок, цукатов и шоколада стряпались такие вещи, такие лакомства, каких он в жизни своей не видывал и не пробовал, — кондитерские изделия!
Кондитер был в пекарне аристократом. Он вел себя, как любимец публики в цирке. Утром никогда не вставал одновременно с хозяином и учениками. Появлялся в пекарне лишь около десяти часов, белый и величественный. Тотчас же приказывал ученикам распустить на пару? шоколад. Этот карамельный князь никогда не называл шоколад просто шоколадом. Нет, он говорил: кувертюр — не угодно ли! Ученики дрались за право выполнить поручение кондитера. Им было все равно, называется ли коричневая крошка, исчезавшая в их ртах, шоколадом или кувертюром.
Станислаус остался здесь. Целую неделю он по утрам в пекарне не показывался. Он стоял на часах. На часах? Да, на часах! Он караулил полицию. Очень важная задача. Для ее выполнения он выходил во двор, вскакивал на край выложенной кирпичом зольной ямы и, стоя, как белый рыцарь-крестоносец, обозревал через забор всю улицу.
Предписание ремесленной полиции запрещало хозяевам пекарен злоупотреблять трудом учеников и подмастерьев. По закону работа в пекарнях начиналась в пять утра. Новый хозяин Станислауса не имел возможности следовать предписаниям земной полиции. Как у человека набожного и преданного господу богу, у него была своя полиция на небесах. Владыка небесный устанавливал его предпринимательские планы. Быть может, всемилостивейший вел также и его бухгалтерские книги и простирал свою покровительственную десницу между ним и налоговым управлением.
— Господь любит тех, кто славит его трудами своими, — говаривал хозяин.
Он не желал ждать, пока все пекари городка примутся славить владыку небесного. Он начинал трудовые подвиги во славу божию уже в четыре часа утра. Все ученики и служанка славили господа вместе с ним. А Станислаус стоял на краю зольной ямы и караулил. Нельзя было допустить, чтобы подобному усердию утренних молебствий помешали грубые руки городской полиции.
Станислаус натянул поглубже на уши белый колпак и по локоть засунул руки под нагрудник передника. Зубы его выбивали мелкую дробь. Выпал первый иней. Игольчатые кристаллики, покрывавшие камни, столбы фонарей, рекламные тумбы и обочины улиц, представлялись Станислаусу чистым серебром. Полумесяц смотрел с небесных просторов, точно размышляющий ученый. Он заметил юного Бюднера, стоящего за забором, и, глядя на него как бы искоса, склонил в поклоне свой острый подбородок.
— Стереги хорошенько мой серебряный город, парнишка Бюднер! Всякие люди здесь бродят, под их взглядами это легкое, узорчатое серебро из страны Гайяваты превращается в лед и холод. Тебе это известно!
Станислаус потер руку об руку, стараясь согреть их, и крикнул в восхищении:
— Знаю, знаю, многоуважаемый ученый месяц! Сейчас я спою вам песню. — И Станислаус запел:
По улице кто-то шел, шаги были осторожные. Станислаус перегнулся через забор. Слава богу, не полицейский! Станислаус увлекался теперь распознаванием людей. Этот человек был в зеленом грубошерстном пальто и в серой кепке. Он остановился у забора и, запрокинув голову, сказал:
— В такую рань и уже на ногах, сынок! Молодец, молодец!
Станислаус ничего не имел против того, чтобы его называли молодцом.
— Смотришь, какая погода?
— Мне нравится, что все блестит, как серебро, и я пою.
— Хозяин уже за работой?
— Он славит господа.
В пекарне кто-то выскребал из бадьи остатки теста. Человек в кепке склонил голову, прислушался.
— Господу богу есть чему порадоваться.
— Да, есть чему, — согласился Станислаус.
— Сынок, а не можешь ли ты мне отпереть ворота? Мне хотелось бы перекинуться словом-другим с хозяином.
Почему бы Станислаусу и не отпереть этому человеку ворота? На нем же нет ни шашки, ни каски.
— Пожалуйста!
Незнакомец прошел в пекарню. Идя по двору, он все время нюхал воздух, как голодный пес. Станислаус продолжал подкарауливать неприятельскую полицию. Через некоторое время из пекарни донесся грохот. Незнакомец вышел во двор и направился к воротам. Он держал руки в карманах зеленого пальто и улыбался.
— Большое спасибо, сынок! Пойди поспи еще с полчасика.
Короче говоря, Станислаус проворонил полицию. Но с какой стати, интересно знать, полицейским и в кепках разрешается стоять на страже порядка и справедливости? Ну, значит, Станислаус все еще не научился распознавать людей. Не с очень-то выгодной стороны он проявил себя на этом поприще. Целую неделю работа в пекарне начиналась в пять утра. Отто, младший ученик, хвалил Станислауса:
— И глупость творит чудеса!
На девятый день Отто по старой привычке проснулся около четырех часов, зевнул, потянулся, но с постели не встал.
— Часок еще можно поваляться, пожалуй!
Но он заблуждался. Заверещал звонок. Хозяин звонил из своей спальни. Ученики, ругаясь, мгновенно натянули штаны. Хозяин встретил учеников на дворе. Караулить полицию он поручил Отто.
Зима прошла. Станислаус научился тому, чему еще мог научиться; ему уже удавалось изготовлять из сливочного крема довольно сносные розы для тортов.
В этом доме все приказания отдавались спокойным голосом и с упоминанием бога.
— Господь заглядывает в самые темные уголки, — часто повторял хозяин.
Ученики сгибались в три погибели и выметали муку из всех закоулков пекарни.
Людей Станислаус по-прежнему плохо распознавал. В витрине книжного магазина он как-то обнаружил книгу о бабочках. На пестрой обложке нежные капустницы сидели на чудесных цветах. Станислаус решил, что из этой книги он, уж конечно, все узнает о королеве бабочек. Но книга стоила пятнадцать марок. Каждое воскресенье он пересчитывал всю свою наличность, которую ему удалось скопить. И всегда оказывалось, что у него только три марки и еще какая-то мелочь — чаевые, полученные от заказчиков. А ведь надо было приобрести то новую рубашку, то новый белый фартук, да и шлепанцы для
