прибежала хозяйка.
— Кхе, кхе, что случилось? Это ты такую страшную водку пьешь сегодня?
Хозяин сделал обиженное лицо, подошел к топке и стал нюхать. Пекарские мухи, как пьяные, ползли по мутным стеклам окон. Хозяин рывком открыл вьюшку и заглянул в трубу.
— Что-то там в трубе торчит!
Позвали трубочиста. Он полез в дымовую трубу. Слышно было, как он гремит жестью.
Когда он нес по крыше закопченный ящик, он чуть не споткнулся об Эмиля, который протискивался через чердачный люк, стараясь вылезть на крышу.
— Тоже мне изобретатель!
Эмиль молчал.
— Верни мне мой взнос. Меня могут турнуть за это с работы.
Эмиль кивнул и взял у трубочиста ящик.
Четверть часа спустя трубочист вошел в булочную.
— Труба прочищена. Все в порядке. Две марки восемьдесят с вас.
Эмиль исчез.
Вечером маленького загадочного человечка нашли в его каморке, в его лаборатории. Он перерезал себе вены. На столике, который Эмиль принес однажды на своем горбу, лежала записка: «Любовь висит очень высоко. Горбатому до нее не дотянуться».
В тот же вечер Станислаус снова писал. В каморке рядом лежал Эмиль, которого свалила любовь и который не знал больше горя. Станислаус не писал каких-либо прекрасных слов, он писал не о любви и не о разочаровании. Или все же о разочаровании? Он писал заявление о добровольном вступлении в армию, «…и по некоторым причинам желательно было бы в кавалерию…»
II
МНОГИЕ СТРАНСТВУЮТ ДОЛГО…
В один из дней тысяча девятьсот тридцать восьмого года в казармах немецкого города Беренбурга встретились восемь человек. То были: владелец маленькой лавчонки Тео Крафтчек, путевой сторож Август Богдан, садовник Бернгард Вонниг, богатый крестьянин Альберт Маршнер, батрак Али Иогансон, рабочий- цементщик Отто Роллинг, поэт Иоганнис Вайсблат и подмастерье пекаря Станислаус Бюднер.
Тео Крафтчек, как и большинство бедняков в Горной Силезии, был когда-то шахтером. Но он был хитер и богобоязнен и к деве Марии относился лучше, чем к своей родной матери. В один прекрасный день Крафтчек начал продавать своим товарищам на шахте пиво и жевательный табак. Этому научила его врожденная хитрость и божья матерь:
Крафтчек продавал пиво и табак в кредит за неделю до получки. У него в комнатенке можно было и выпить. Водку он тоже отпускал в долг. Товарищи похваливали.
— Тео — он не какой-нибудь там. Он понимает, что шахтерская глотка тоскует без водки.
Мелочная торговля из-под полы постепенно выросла в лавчонку. Тео продавал водку немногим дешевле, чем трактирщики, но зато уж старался, чтобы пойло не было слишком крепким, чтоб не вредило здоровью его приятелей шахтеров. Он добавлял воды — впрочем, ровно столько, чтобы не вызывать нареканий.
Нашлось несколько баб, которые хотели сжечь дом Крафтчека. Но местный капеллан вразумил эти заблудшие души, потому что сам он сердечно благоволил ревностному, богобоязненному прихожанину Крафтчеку. В лавке Крафтчека висела большая икона девы Марии, и к тому же время от времени он доставлял экономке капеллана бутылку отличной мятной настойки — смиренное жертвоприношение на алтарь церкви.
В конце концов Крафтчек пристроил к своему домишке конюшню, купил лошадь, совсем перестал работать на шахте и сам развозил товары по окрестностям. Он торговал бакалейными товарами, красной капустой, копченой селедкой и сливовым повидлом. Не забывал он и о церкви и продавал маленькие изображения девы Марии, большой кучей лежавшие под козлами его повозки.
— Ты что же это сидишь на святой матери божьей и еще, чего доброго, воняешь? — спрашивали иные.
— Нет, что вы, я согреваю ее, всемилостивую, — отвечал Крафтчек. Он был умен.
Политических взглядов Крафтчек не имел. Только католические. Ему этого было достаточно. Он платил небольшой взнос в «национал-социалистский союз народной благотворительности» — пускай народу творят блага. Тем самым он финансировал производство санитарных машин для перевозки будущих раненых и убитых. Он бросал монеты в копилки сборщиков, которые входили в его лавчонку, требуя пожертвований на зимнюю помощь, и тем самым оплатил несколько пистолетов военного образца для своих будущих товарищей.
Так с каждым днем приближалась война, и требовалось все больше солдат. Лавчонка избавляла Крафтчека от многих бед, но не могла избавить от военной службы.
Впервые в жизни Крафтчеку не помогла его хитрость. Ах, если бы он оставался шахтером и работал под землей! Ведь тогда бы он получил броню. Захватив бутылку мятной настойки, он отправился за советом к капеллану. Задумавшись, капеллан расхаживал взад и вперед по своему кабинету. Он даже задрал с одного бока сутану и сунул руку в карман брюк; так он выглядел почти что нормальным мужчиной. Капеллан вынужден был признаться, что он в хороших отношениях с богом, но не с окружными и областными руководителями национал-социалистов. Выпив пятую рюмку мятной настойки, он наконец нашел решение.
— Можно служить господу и на военной службе, — заявил он.
Тео Крафтчек напрасно израсходовал целую бутылку мятной.
Август Богдан был владельцем маленького крестьянского хозяйства, доставшегося в наследство его жене в деревне Гуров под Ветшау. Несколько пахотных участков, кусок луга, одна корова, которая и молоко давала и в упряжке ходила. А в те дни, когда корова должна была уже вот-вот отелиться, Богдан и его жена сами тянули и плуг, и борону — то он, то она. Они работали за корову, а чтобы отдохнуть, то он, то она становились погонщиком. Работы было много, а денег мало. Богдан стал работать на железной дороге. Для начала взяли его в бригаду по ремонту пути. То лопатой, то киркой, то лопатой, то киркой… Горькие были будни, да и праздники оказывались не слаще. По воскресеньям, в праздники и долгими вечерами Богдан копался в своем огороде. Но в то же время он продолжал и карьеру делать. Не прошло и десяти лет, как его назначили сторожем при шлагбауме в лесу между Гуровом и Ветшау. Так он стал государственным служащим. И тогда его жена купила шляпку для воскресных выходов и церковь. Август Богдан был образцовым служащим. На нем, как-никак, лежала ответственность за жизнь пяти крестьян, одного письмоносца и нескольких — пяти-восьми — коровьих упряжек, которые летом пользовались лесной дорогой и перебирались через рельсы на его участке. Иногда появлялся еще и ветеринар, и Богдан нес
