выясняя. Просто дышать любовью и жить. Чтобы с каждым вздохом в тебя входило счастье, а выдох был напоен мудростью и пониманием бренности жизни, а не смрадом и злобой…
Невдалеке одетый турист на лежаке разговаривал по мобильному. Уже пятый раз ему звонила девушка из Москвы. Давала один звоночек, он терпеливо перезванивал, экономя ее деньги, и объяснял, как развернуться на машине к «Лото Плазе». Молодому человеку под кепкой можно было дать лет двадцать семь. Говорил он спокойно, без раздражения, но и без чувств. Настоящий «белый воротничок» на релаксе. Топ-менеджер или адвокат какой-нибудь важной компании.
Потом позвонила еще одна и тоже от него что-то хотела. Потом еще и еще. Я поняла — он просто сбежал от них. Все от него что-то хотели, а он, как учили в институте менеджменту, — спокойно, убедительно и без лишних эмоций делает так, как ему надо. Взял и уехал один. Потом надоест быть одному, кого-нибудь позовет из Москвы, и она прилетит, как пчелка. И будет виться, и ублажать, и пытаться, и надеяться. А он — одиночка. И никому не обломится в ближайшее время, но каждая надеется, что у нее получится. Не надо его ломать, оставьте его в покое, не звоните, отдайте ему себя, он не ваш и вашим никогда не будет…
Надо мной нависла тень Адама в белом костюме в тонкую полосочку.
— Посмотри! Видишь в море девушку? Она плывет и держит руку в гипсе над головой, как факел «Ахтамара».
— Ты ее видел с балкона и поэтому оделся в белое? Вы хорошо будете смотреться в паре с ее гипсом, — заметила я.
Адам в костюме, днем, среди песка и волн смотрелся, как турецкий альфонс.
— Тебе только шляпы не хватает, — подколола я мужчину.
— Я шляпу решил здесь купить, — на полном серьезе ответил мне Адам. — Сейчас поеду в город, подарки детям и их мамам посмотрю. Поедешь со мной?
— Едва ли мне это интересно, — откровенно призналась я и протянула книжку. — Я лучше почитаю.
— Хорошо. Когда вернусь, нам нужно будет поговорить. Ты не против?
— Конечно, — я снова уткнулась в книгу.
Парня на лежаке уже не было. Наверно, ушел в себя. Заблокировал в себе пакет акций гуманитарной помощи.
Вечером после ужина Адам торжественно позвал меня в бар и, заказав воды без газа, начал разговор:
— Я бы хотел обсудить с тобой наш секс.
— Что, прости, наш? Обсудить секс?
— Да. Дело в том, что я мужчина очень сильный, выносливый. Как я уже говорил — зверь в постели. Ты женщина хрупкая, с травмами — мне не хотелось бы сделать тебе больно… Скажи, если я подойду слева, а ты в это время подашься чуть вправо, я подхвачу тебя руками, сожму и продвину вперед — тебе не будет больно?
Клянусь, я настолько растерялась, что не сразу нашлась что ответить. Никогда в жизни мне еще не приходилось подробно обсуждать будущий секс.
Будто я штанга, а он тренер. А штангиста нет. Лекция по практике поднятия штанги.
— Я почему решил все заранее обсудить — после меня женщине трудно найти мужчину. Искалеченные судьбы, сама понимаешь. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя потом было разбито сердце. Таких мужчин, как я, больше нет.
Я молча слушала.
— Запомни, для меня самое главное, чтобы женщина меня хотела! Понимаешь? Чтобы тряслась от желания, падала в обморок от страсти. У меня была женщина, вот послушай, это очень интересная история…
Я сдалась послушать. Все равно уже вечер и читать у моря темно.
— У нас с этой женщиной был бесподобный секс! Она была скромной и никогда не выражала своих эмоций. За это я ее очень ценил. Только однажды, когда я сильно вошел в нее сзади, она вскрикнула и потеряла сознание… Потом я вызвал «скорую», оказалось, что у нее оторвалась селезенка.
Перед сном он зашел в мою комнату поинтересоваться, не трясусь ли я от желания.
— Я сама сделаю к тебе подход, — с Василисиной улыбкой пообещала я.
— Хорошо. Я и сам что-то сегодня не в форме. Кишечник разболелся. До сих пор стула не было. Надо завтра воды натощак выпить, помогает.
Я поняла, что «стул» — это его экскременты. И их нет. Попросту — запор. И он спокойно мне об этом рассказывает, надеясь на сочувствие. А я молчу, потому что меня мама так воспитала — тебе могут говорить херню, а ты в ответ не можешь, иначе подумают, что ты невоспитанна. Но мама явно не права, потому что мне не интересно, что происходит в его организме. Это его ЛИЧНАЯ тайна. Вообще жаловаться на здоровье можно только маме или докторам. Все люди эгоисты, их интересуют только собственные болячки или такие же, как у них.
У меня запора не было. И вообще — даже в кинокомедиях меня не веселит фекальный юмор. Поэтому дрожь желания отодвинулась еще на несколько дней.
Вдоль побережья гнездились маленькие ресторанчики с местной кухней. Пафосные названия «Метрополь», «Сердце Крита» дезориентировали туристов, и они доверчиво заполняли до отказа придорожные забегаловки. Вид со стола на море был действительно великолепен. Тенисто, вольно, благостно. Вокруг цветочки в кадках и сразу многослойный обрыв. А под ним разноцветное море. Впрочем, на этом романтика заканчивалась.
Столы демократично не покрывались скатертью, а за солью мне пришлось идти в подсобное помещение. Через полчаса хозяйка заведения, она же повар и официант сжалилась над нами и принесла два листка бумаги с щепками. Чтобы ветер не унес.
Адам с мученическим выражением лица отказался от еды. Тер ладонью язву. Вместо меню мне показали блюда с чужих столов. Действительно, зачем тратиться на бумагу и типографию? Посмотрела направо, взглянул налево и вот тебе ассортимент. Салат из морепродуктов я узрела на столике критских таксистов, а рыбу сибас хозяйка лично вытащила мне из холодильника. Ее старая мамаша тут же, ворча, начала ее разделывать.
— Это у них семейный бизнес, — пояснил очевидное Адам.
— Скажи мне как грек, если попрошу еще оливкового масла к салату — она не плюнет мне в тарелку перед подачей?
Адам задумался.
— …но лучше не надо, — проглотил он начало фразы.
В этот момент принесли разливное пиво.
И жизнь сразу преобразилась. Я по-хозяйски прищепила к столу бумагу-скатерть, сама размешала и заправила салатик, налила Адаму водички и даже сфотографировалась на фоне сервировки с веточкой кипариса в зубах.
Через пару часов райского обеда пиво начало выветриваться, а настроение портиться. Начался обратный отсчет.
— Посмотри, пожалуйста, сколько там написано, — протянул мне листок с чеком Адам.
Достали эти «слепые».
Когда «клеют» — под лупой не разглядывают, а едят и в туалет отходят — мимо тарелки вилкой не тыкают и по дороге в сортир не падают.
Откуда тогда эта дурацкая манера неожиданно «слепнуть» и совать девушкам счет?
А это представление называется «Зацени, дорогая, сколько я на тебя потратил».
Я в таких случаях обычно возвращаю листок обратно со словами: «Мое зрение еще хуже твоего» и с наслаждением наблюдаю, как он в итоге «прозревает» и расплачивается абсолютно точно.
В этот раз, на рубеже схода пивного допинга в состояние раздраженного похмелья, мне захотелось изменить сценарий. Я протянула листок Адаму и назвала цифру в два раза большую, чем была в счете.
— Не может быть, — занервничал Адам. — Почему так дорого?
— А они за самообслуживание наценку берут.
Адам хмуро протянул руку, не забывая, одновременно тереть желудок.
— Дай-ка я посмотрю.
Справедливость восторжествовала — Адам был исцелен. А недовольная скромными чаевыми хозяйка, собирая прищепки со стола, эхом бурчала нам вслед.
В этот вечер обморок страсти снова не посетил меня.
А у Адама случилось отравление.
— Я чувствовал, что вода была несвежая в том кафе, — пожаловался Адам, быстро открывая дверь в туалет.
Я закрылась у себя в комнате и засунула в уши затычки. И еще сверху подушку на голову положила. Лишней не будет. Мало ли что… Человек все-таки живой…
Перед ужином пляж подчищался — отдыхающие уходили в номера. Одевались, наряжались, красились, доставали из сейфов украшения, мобильники, часы. Шли медленно и солидно в столовую, которая вечером переименовывалась в ресторан. Этот путь от лифта до столика через зал — как ковровая дорожка Канн, все делают вид, что самодостаточны, но наряжаются только для других.
Я приходила на ужин к концу, чтобы никто не глазел. А разглядывать других мне не интересно. Когда на тебя смотрят, ты становишься вроде как обязан. Обязан соответствовать их прожорливому любопытству. Повернуть голову так, а не эдак, надеть то, а не се, пройтись как звезда, легко и вместе с тем пафосно. Когда я в конце ужина появлялась в дверях ресторана перед огромным залом, включался инстинкт артистки. Сразу хотелось залезть на сцену и что-то сделать. Или спеть так, чтобы зал задохнулся от восторга, или произнести речь, типа: «Товарищи, граждане и гражданки!..» Дальше я бы сымпровизировала уже на сцене. А потом красиво уйти, не поужинав.
Я старалась проскочить серой мышкой, но Адам, постоянно находящийся в состоянии недуга, хотел взять реванш хотя бы общественным признанием.
Он надевал уже другой белый костюм с другими полосочками, повязывал желтый галстук, и в таком виде на него обращали внимание даже женатые мужчины. — А почему бы тебе не надеть джинсы и майку? — спросила я наивно.
— Я в джинсах на армянина похож, — объяснил Адам.
— Ну и что, если ты армянин? Я люблю армян, — улыбнулась я.
— Не! У меня в Москве гаишники постоянно права
