тому же на другой день главврач показывала ребенка моим родственникам, и обе ручки торчали абсолютно здоровые?!
– Мы тоже потрясены… Точный диагноз может быть только после рентгена. Вам надо завтра прямо с утра поехать в Филатовскую больницу и сделать снимок ручки…
– С двухдневным ребенком?! Чтобы он там подхватил инфекцию? Или простудился по дороге? У вас что, в роддоме нет рентгена?
– Нет…
Доктор упорно смотрела только на мальчика, боясь встретиться со мной взглядом.
– Пригласите хирурга сюда, в конце концов. Вы же знаете, что я после кесарева…
– Мама! Это ваш ребенок, и ему нужно сделать снимок. И как можно быстрее, – резко вступила в разговор более пожилая доктор.
– Я НИКУДА не поеду. Решайте эту проблему как хотите. В стенах вашего роддома с моим здоровым ребенком происходит НЕЧТО, что мне никто не может объяснить.
Я еле стояла на ногах. Болел шов, тряслись ноги. От бессилия хотелось плакать и курить.
– Разговаривайте с моим мужем. Пусть он решит, что делать, – объявила я и снова легла в койку, дав понять, что разговор закончен.
Роберт приехал в роддом рано утром.
Ванечку собирали всем отделением. Нянечки закутали его в несколько пеленок и в два теплых одеяла. У кого-то из рожениц нашлась теплая шапочка, и наш родной «кулек» отправился в первое в своей жизни путешествие.
От роддома в помощь мужу отправили одну из женщин-педиатров, ту, что сочувствовала больше других.
Главврач, принимавшая у меня роды, непрерывно заходила ко мне в палату, чтобы узнать результат рентгена.
К полудню позвонил Роберт и чуть живой от усталости сообщил, что они все это время сидели в «живой» очереди – их никто не пропустил вперед. Сейчас они ждут результата снимка.
Заключение хирурга повергло в шок всех.
«Косой перелом правой плечевой кости».
И добавил от себя:
– Скорее всего, травма механическая. Подмывали ребеночка, стал выскальзывать, поймали за ручку – неудачно… При кесаревом в этом месте (посередине кости) переломов не бывает. Ключица – да, случается вывих, но такой случай у меня впервые.
Главврач Елена Петровна вошла ко мне белая, как ее шапка.
Я закрылась от нее рукой, чтобы не были видны слезы.
– Поверьте – я ничего не понимаю! Когда мальчик рождался, он просто выпрыгнул мне в руки, даже тянуть не пришлось. Вы же видели, когда приходили ваши близкие, он держал обе ручки одинаково поднятыми. Я понять не могу, что могло произойти. Мы уже опросили дежурную нянечку, она сказала, что не роняла ребенка.
Я горько усмехнулась:
– А вы думали, что она начнет каяться?! Она потеряет работу, ее затаскают по судам, репутация роддома будет запятнана, потому что здесь калечат здоровых детей?! Вы действительно думаете, что кто- нибудь сознается?!
– В любом случае вся ответственность за то, что здесь происходит, лежит на мне. Меня и наказывайте.
– Не надо героизма. Я хочу знать, что произошло с моим ребенком. Проведите расследование. Вы нормально приняли у меня роды. К вам вопросов у меня нет. Ребенок был здоров. Что у вас здесь происходит?!
– У меня есть подозрение, но оно ужасное. Надеюсь, что я ошибаюсь. Завтра мы возьмем у мальчика один анализ.
Главврач сочувственно пожала мне руку и вышла из палаты.
Иван лежал в люльке в первой в своей крошечной жизни боевой повязке. Гипсов таким крохам не делают, косточки срастаются при правильном положении фрагментов плечевой кости.
Чтобы тельце под повязкой не прело, я пальцем тихонечко смазывала ему маслом подмышки и грудку.
Он уже не плакал и с удовольствием сосал мое молоко, которого было очень много, несмотря на переживания.
Анализ на хрупкость костей (ведь именно это подозревала главврач) дал отрицательный результат.
Елена Петровна радостно сообщила мне об этом и даже вытерла шапкой вспотевшее от переживаний лицо.
– Я всю ночь читала медицинские справочники в поиске подобных случаев. И не нашла. Опросила коллег – тоже никто с подобным не сталкивался. Ничего не понимаю.
И врач развела руками.
Я молча выслушала ее, думая:
«Мне главный гинеколог Москвы рекомендует больницу. Роды принимает главврач – специалист с большим авторитетом. Мы заплатили за эти VIP-роды немалые деньги, в конце концов. В результате в послеродовой палате мне сжигают кожу на руке так, что остается шрам, а здоровому ребенку при загадочных обстоятельствах вообще ломают руку. Как же рожают те, что без блата? На авось?»
И вслух:
– Спасибо, что хотя бы жива осталась…
На следующий день рано утром ко мне вошла другая доктор, постарше. Та, которая была при обнаружении травмы.
– Скажите, мама, а вы когда кормили ребенка, не роняли его?
«Сука», – подумала я про себя. Хотя надо было вслух.
– Увы. Этот номер у вас не пройдет. Молоко пришло только на третий день, а травма случилась с первого дня на второй. И в ту ночь ребенок находился в детской под присмотром няни.
– Няня сказала, что ребенок у нее не падал и в детскую никто из посторонних за время ее ночного дежурства не заходил.
Я удивленно вскинула брови:
– Да неужели?! Она лично мне говорила, что в момент ее отсутствия мамы сами разбирают своих детей на кормление. Это значит, что ЛЮБОЙ человек с дурными намерениями может иметь доступ в святая святых – к новорожденным детям. И никто ему не воспрепятствует, достаточно надеть медицинский халат.
– Да, в определенные часы перед сдачей ночного дежурства няня действительно уходит на другой этаж. Тогда ее заменяет помощница! – защищала персонал врач, злобно чеканя слова.
– Вранье! Она была одна. И ребенок начал плакать именно ночью, после смены подгузника. Пригласите ее – пусть она при мне все расскажет.
Врач облизала тонкие губы и, глядя в сторону, буркнула:
– Ее перевели на другой этаж…
– Калечить других детей? – предположила я. – Почему вы ее не уволили? Вина не доказана? Она и не будет доказана – ведь каждый трясется за свое место. Только ЧУДЕС не бывает! Не может быть так, чтобы я вечером отдала здорового крепко спящего малыша, а утром получила рыдающего и с переломанной рукой!
На другое утро двери моей палаты шумно распахнулись, и в палату вошли… Марк Анатольевич Курцер и главврач Елена Петровна.
Я еще не успела привести себя в порядок и растерянно села на кровати, вся растрепанная и опухшая от слез.
