оказался убитым при «аварии» автомашины, причем никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал»42.
Гибель охранника Борисова является главным аргументом в пользу версии широкого заговора с целью убийства Кирова. Это событие тщательно исследовалось Комиссией Политбюро в 60-е годы. Верховный Суд вернулся к этой проблеме в 1991 году. Научный анализ этого инцидента провела А. Кирилина. Выводы неутешительны для версии заговора: Борисов сидел у борта полутор-
ки, когда сломалась рессора. Машину бросило в сторону, она ударилась о стену дома. О нее же ударилась голова Борисова43. Убить Борисова, чтобы замести следы, было бы самоубийством - гибель охранника подтверждала почти неопровержимо, что за спиной Николаева стоит разветвленный заговор, проникший даже в НКВД. И если сейчас доступные факты позволяют склоняться к версии о трагической случайности, то в декабре 1934 года поверить в нее Сталин не мог. И не поверил.
Но Николаев сообщников и руководителей не выдавал. Следователи столкнулись с человеком, находившимся в тяжелом психическом состоянии: «Он буквально каждые пять минут впадал в истерику, а вслед за этим наступало какое-то отупение, и он молча сидел, глядя куда-то в одну точку»44. Николаев кричал в тюрьме, что его мучают. Это, однако, еще не означало пыток, особенно если учесть психический склад заключенного. Пока Сталин предпочитал тактику «пряника», которая не исключала последующего «кнута»: «кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему - все расскажет и покажет»45. Сталин, таким образом, заинтересован в выяснении истины (что было бы опасно, если Сталин инсценировал убийство), но не требует «выбивать» из Николаева фамилии зиновьевцев (в дальнейшем - главных обвиняемых). Однако в области агитации выбор уже был сделан. Раз за Николаевым стояла организация, лучше всего на эту роль подходили именно зи- новьевцы. Николаев во многом повторял лозунги левой оппозиции, которая в Ленинграде была представлена в первую очередь зиновьевцами. Конечно, Николаев мог и сам дойти до тех же несложных выводов, что и левые. Но логичнее было бы предположить, что его идейная эволюция происходила под влиянием оппозиционных взглядов, циркулировавших в северной столице. Пока Николаев был доволен жизнью, он, как и большинство партактива, поддерживал генеральную линию. Но теперь, когда наступило похмелье, Николаев начал повторять аргументы оппозиции. После первой пятилетки такую эволюцию прошли миллионы людей. Даже если террористической организации нет, есть оппозиционно организованная среда, которая вырастила фанатика-террориста. Такой вариант развития событий обсуждался в партийном руководстве с 1927 года и с возмущением отвергался оппозицией.
17 декабря «Правда» утверждала, что убийца подослан «подонками» из бывшей зиновьевской оппозиции. Следствие приступило к арестам знакомых Николаева. Естественно, среди них было немало зиновьевцев - недовольных ленинградских коммунистов. Вдневнике Николаева упоминался известный зиновьевец И. Ко-толынов и троцкист Н. Шатский. По иронии судьбы НКВД планировало арестовать их за оппозиционную пропаганду еще в октябре, но Киров отклонил это предложение.
По утверждению сотрудника НКВД, подсаженного к Николаеву, в полусне-полубреду он сказал: «Если арестуют Котолынова, беспокоиться не надо, он человек волевой, а вот если арестуют Шатского - это милюзга. Он все выдаст»46. Если эти слова действительно принадлежали Николаеву, то он и здесь ошибся.
Перемежая признания с попытками самоубийства, Николаев 6 декабря подтвердил участие в заговоре Котолынова и Шат-ского.
Следствие разрабатывало и другие версии, в том числе «зарубежную» и «белогвардейскую». Вскоре после убийства были расстреляны 103«белогвардейца»- этот «материал» не понадобился. Это вызвало недовольство Сталина. Секретарь ЦКН. Ежов рассказывал: «т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Ядолжен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий случай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что- нибудь выскочитБ Первое время довольно туго налаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотношения чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, как это делается и вообще. Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину. Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду набьемБ»
Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этогоБ»47
Ежов Николай Иванович (1895-1940).
Шестого декабря схема следствия под давлением «сверху» выстроилась таким образом: существует два центра - в Ленинграде и Москве; во главе «Московского центра» стоят Зиновьев и Каменев.
Следственной группе во главе с заместителем наркома внутренних дел Я. Аграновым удалось убедить Николаева в том, что он может выполнить еще одну важную «миссию» - разгромить зиновьевцев. Николаев не принадлежал к оппозиции, враждебность к Кирову не исключала ненависти и к Зиновьеву. Играя на неустойчивых психопатических реакциях Николаева, его мессианизме, нервных перепадах, следователи добились своего.
После 8 декабря Николаев «сломался» и стал давать показания о группах Котолынова и Шатского, которые якобы готовили покушение на Кирова. Он часто путался в показаниях, но НКВД не обращал на это внимания - нужно было скорее отчитаться о раскрытии заговора оппозиционеров. Сталин тоже не мог вникать во все нюансы дела, и с удовлетворением решил, что зиновьевская версия оказалась верной. Раз Николаев был левым оппозиционером идейно, был знаком с известными ленинградскими левыми, то почему бы ему не быть левым оппозиционером (зиновьевцем) организационно?
Постепенно из знакомых Николаева вырисовывался «ленинградский центр», в который НКВД «вовлек» пока 14 человек. Трое согласились сохранить себе жизнь ценой признания в причастности к убийству (возможно, кто-то что-то слышал от Николаева о его планах, где-то поддакнул, что уже означало «причастность»).
Остальные арестованные (кроме Шатского) тут же признали, что участвовали в подпольной оппозиционной зиновьевской группе, но причастность к убийству категорически отрицали. Арестованные подтверждали: «Руководители нашей организации постоянно указывали, что все зло исходит от нынешнего руководства т. Сталина и тт. Молотова, Кагановича и Кирова»48. Иначе и быть не могло - внутриполитическая программа зиновьевцев и сталинцев почти не различалась, вопрос заключался в том, кто способен компетентно ее осуществлять. Подследственные отметили, что с
1933 года в Ленинград стали чаще приезжать эмиссары из Москвы (Гертик, Куклин, Гессен). Арестованные зиновьевцы продолжали агитировать следователей за своих вождей: «Вслучае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева»49.
С 10 декабря начались аресты оппозиционеров, которые уже не были лично знакомы с Николаевым. Пошло «выкорчевывание» фракции Зиновьева и Каменева. Пресса все чаще произносила слово «двурушничество». «Двурушниками» называли зиновьевцев и тех троцкистов, которые заявили о своем разрыве с оппозицией («одной рукой»), а на самом деле продолжали вести оппозиционную деятельность («другой рукой»). Как мы видели, такое «двурушничество» было сутью тактики зиновьевцев с декабря 1927 года, а потом и части троцкистов.
Восемнадцатого декабря было разослано секретное письмо ЦКпарторганизациям «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». Внем о зиновьевцах говорилось: «Они стали на путь двурушничества, как главного метода своих отношений с партиейБ Вотношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии,- его надо арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь пролетарской диктатуры»50.
С 18 декабря Зиновьева и Каменева называют в прессе «фашистским отребьем». Они были
