СССРб Мы очутились в проклятых рядах контрреволюции, стали изменниками социалистической родиныБ Признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривается насчет территориальных уступок, а я с троцкистами был в блокеБ Яобязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения. Инаиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли в первую очередь из этого источника»31.
Именно в ударе по Троцкому видел Бухарин свою миссию, когда спрашивал себя: «Если ты умрешь, то во имя чего ты ум-решь?»32.
Сталин, конечно, остался доволен антитроцкистскими пассажами Бухарина, но его попытки отрицать личную причастность к «уголовщине», полемика с Вышинским показывали - Бухарин так и не стал совсем послушным «винтиком» монолитной машины.
Сталин не договаривался с Бухариным, что тот будет сорежиссером. И если Бухарину обещали жизнь за «хорошее поведение», то Сталин считал себя вправе быть теперь свободным от этих обязательств. Авот послушному Раковскому жизнь была сохранена. Но к решению «мировых развязок» его привлекать не стали, а расстреляли при приближении немцев к Орлу в 1941 году.
Сталину просто нельзя было проводить еще один антитеррористический процесс без жертв террора. Тогда возобладал бы бу-харинский политический сценарий. Сенсацией процесса была история о том, что заговорщики погубили М. Горького, его сына М. Пешкова, В. Куйбышева и В. Менжинского. И, конечно, Кирова. Здесь центральной фигурой является бывший глава НКВД Ягода. Он признался в том, что приказал ленинградскому НКВД «не чинить препятствий» убийству Кирова, которое тоже готовилось заговорщиками по линии Енукидзе. Странные обстоятельства смерти Кирова убедили Сталина, что без НКВД здесь не обошлось. Столкнувшись с оппозиционными настроениями Ягоды и бывшего кремлевского завхоза Енукидзе, Сталин именно их стал связывать с подготовкой покушения на него.
Но если Киров - очевидная жертва, то остальные фамилии списка вызывают удивление. Уж больно разнородная компания. Их объединяет только одно - все они умерли в 1935-1936 годах.
Нелепость обвинений позволила Троцкому выдвинуть обвинение самому Сталину, что он «списал» на оппозицию собственные преступления. Но как у Сталина не было доказательств совершения его противниками этих убийств, так и у Троцкого таких доказательств не было. Если бы Сталин был отравителем и отдавал соответствующие приказы, было бы крайне рискованно на весь свет рассказывать, что в СССР возможно нечто подобное.
Следователям НКВД удалось заставить своего бывшего шефа Ягоду признаться в душегубстве. Может быть, он действительно отравил означенных товарищей? В его подчинении была даже лаборатория ядов, что не естественно для специальной службы. Но при желании факт отравления можно доказать, а обвинение даже не выдвигает такую версию. Предлагается «более тонкая» версия неправильного лечения. Так что лаборатория ядов и фармацевтические знания Ягоды, на которые тоже обращают внимание, тут ни при чем.
Внеправильном лечении покойных признались кремлевские врачи Д. Плетнев (он был еще в 1937 году скомпрометирован об-
винениями в насилии на сексуальной почве) и П. Левин, тесно связанный с Ягодой. Наиболее конкретно было разработано дело Горького. Но его смерть не открывала оппозиции дорогу к власти, зато могла быть выгодна Сталину - инакомыслящий писатель робко выступал против репрессий. Однако Сталин легко изолировал писателя, который к тому же тяжело болел. Существующие сегодня материалы не доказывают насильственного характера смерти Горького. Виспользовании ядов кремлевскими вождями нет и ничего невероятного. Но тогда непонятно, зачем нужны были абсурдные схемы с неправильным лечением, когда Ягода мог просто признаться в отравлении Горького и Пешкова.
Более понятно включение в список Менжинского (его подсиживал Ягода) и даже Куйбышева (все-таки государственный деятель). Старик Горький не мог мешать Сталину, жалуясь при случае иностранным писателям. Но пока он не делал этого. События 1936- 1938 годов показывают, что мнение западных литераторов было для Сталина не столь уж важным, когда речь шла о борьбе за власть. Смерть Горького никому не была нужна, но о ней еще хоть как-то можно было говорить как о политическом убийстве. Но его сын Максим Пешков - он-то кому понадобился?
Интересно, что Ягода имел личные счеты с сыном Горького, ухаживая за его женой33. Писатель мог об этом знать и жаловаться Сталину. Если Ягода воспользовался служебным положением, убрав соперника или его отца, это было тяжкое преступление. Его можно было использовать, чтобы добиться от Ягоды политических признаний - не столь низменных мотивов реального преступления.
Процесс стал важным агитационным мероприятием. На обвиняемых «списали» все провалы первой пятилетки, массовые крестьянские («кулацкие») восстания, сбои снабжения. Если прежние обвиняемые-«спецы» просто не обладали властью, чтобы организовать такие бедствия, то предсовнаркома Рыков, нарком внутренних дел Ягода и другие руководители, сидевшие на скамье подсудимых, а также «заочно» обвиняемые Енукидзе и Шеболдаев вполне могли творить подобные злодейства. Если бы действительно были бы контрреволюционерами и шпионами.
Мобилизация партийных и беспартийных масс на кампании в поддержку террора позволила также «выпустить пар» недовольства низким уровнем жизни, тяжелыми условиями труда и т. д.
Вто же время обвиняемые сознательно абсурдизировали свои преступления, чтобы затем облегчить реабилитацию, если удаст-
с‹-
ся дожить до послесталинских времен. Так, количество «украденных» для Троцкого средств было несопоставимо с реальными финансовыми возможностями изгнанника, что было легко доказать.
Поражало и количество разведок, на которые работали обвиняемые, причем практически со времени гражданской войны. Особенно выделялась шпионская деятельность в пользу Германии. Хотя в 2 0-е годы Германия вовсе не была фашистской и СССР активно сотрудничал с ней, в том числе и по военной линии, что вскрылось на процессе.
Процессы дискредитировали Сталина в лице леворадикальной интеллигенции, но придали ему новый имидж оплота порядка в Европе. «Саморазоблачение» революционеров на процессах знаменовало окончательный финал революции. Выбор сделан, из всех альтернатив, разбуженных революцией, возобладала одна, единственно оставшаяся. Но нужно было как-то закрепить этот успех и внутри страны, перейти от разрушительного террора к новому порядку, ради которого и осуществлялся террор.
Финал и итоги
Террор привел к дезорганизации партийной системы управления страной. НКВД господствовал над партийно-государственной структурой. Из арестованных партийных и военных деятелей выбивались показания, которые можно было огласить на новом процессе. «Однако в этот момент что-то произошло»,- пишет Р. Конквест34. Этим «что-то» могло быть скорее всего решение о прекращении дальнейшего раскручивания маховика террора, который угрожал уже ближайшим сподвижникам Сталина и новому поколению партийных руководителей, выдвинувшемуся в ходе чистки. Задачи, поставленные перед «большим террором», были выполнены, и 28-29 июля 1938 года был осуществлен массовый расстрел ранее арестованных бывших партийных и государственных лидеров. Это уничтожение без суда было началом конца террора.
22 августа первым заместителем Ежова был назначен член ЦК, друг Сталина Л. Берия. Ежов быстро понял, что его время уходит. 5 сентября 1938 года был арестован следователь Ушаков, добившийся показаний от комсостава в 1937 году. Его избили, после чего он стал жаловаться, косвенно апеллируя к Ежову: «Не расставаясь мысленно и сердцем с Николаем Ивановичем, я заявил, ссыла-
ясь на его же указания, что бить надо тоже умеючи, на что Яро-лянц цинично ответил: «Это тебе не Москва, мы тебя убьем, если не дашь показания»35. Ушаков быстро дал показания о злоупотреблениях Ежова. 15 ноября было запрещено рассмотрение дел «тройками». 17 ноября вышло постановление СНКи ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия»: «Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937-1938 годах, при упрощенном ведении следствия и суда не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и прокуратуры». «Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до
