ответил на бунты не только силой. Была введена новая система распределения по карточкам, где наилучшее снабжение предоставлялось чиновникам и рабочим столиц, а также «ударникам» производства. Но проблема оставалась серьезной - в провинции могли возникнуть очаги восстаний с центрами в небольших городах. Страна оказалась на волосок от новой революции. Но для революции нужно не только отчаяние. Необходимы надежда и уверенность масс в том, что, если свергнуть ненавистную верхушку, страна может удержаться от сползания в хаос. Но имелись ли достаточно опытные люди, способные взять управление страной на себя?
Правые настроения и «дела» спецов
В 1929 году кампания против вредительства, разгоревшаяся еще после Шахтинского дела, перешла в новое качество. ОГПУзапо-дозрило, что за множеством местных вредительских организаций
стоит какой-то центр. Идея, которая казалась вполне логичной людям, прошедшим опыт гражданской войны. Этот центр должен был иметь связи в центральных хозяйственных органах, среди интеллигентской фронды, вырабатывающей для современной России стратегическую альтернативу, и, желательно, среди военных. Такова была гипотеза потенциальной угрозы.
В 1929-1930 годы ОГПУраскрыло несколько групп, работавших в режиме «теневого кабинета»: Промышленную партию (лидеры инженер П. Пальчинский, директор теплотехнического института профессор Л. Рамзин, зампред производственного отдела Госплана, профессор И. Калинников и др.; Союзное бюро РСДРП (меньшевиков) во главе с членом коллегии Госплана В. Громаном и Н. Сухановым; Трудовую крестьянскую партию (лидеры - ученые-аграрники Н. Кондратьев, А. Чаянов, П. Маслов, Л. Юровский); группу ученых-гуманитариев Академии наук во главе с академиками С. Платоновым и Е. Тарле; организацию военных специалистов; многочисленные группы вредителей в отраслях народного хозяйства (военная промышленность, снабжение мясом и др.). Еще до суда по стране шли демонстрации с лозунгом «Расстрелять!». На суде обвиняемые занимались самобичеванием, признавая свою вину. Но не все дела были доведены до суда, не во всех обвиняемых сталинское руководство было «уверено»Б
Общество не видело ничего невероятного в том, что бывшие члены оппозиционных партий продолжили свою борьбу в подполье. Даже после разоблачения методов, которыми готовились процессы 1936-1938 годов, «заговоры» начала тридцатых долгое время считались «подлинными». Итолько в 90-е годы ситуация изменилась.
Сегодня считать «заговорщиками» людей, осужденных на процессах 1930-1931 гг., принято считать таким же «кощунством», как и на процессах 1937-1938 гг.
Решающим основанием для отрицания достоверности показаний меньшевиков, да и участников других групп, является письмо одного из обвиненных на процессе - М.П. Якубовича, направленное в мае 1967 года Генеральному прокурору СССР, в котором он рассказал о методах следствия.
Якубович утверждал, что «никакого «Союзного бюро меньшевиков» не существовало». Показания Якубовича и ряда других меньшевиков и эсеров были получены в результате физического воздействия: избиений, удушений, отправки в карцер в холодную или жаркую погоду, лишения сна. Якубович утверждал, что дольше всех
держались он и А. Гинзбург, даже пытались покончить с собой. Итолько узнав, что все уже сдались, а также под воздействием пытки бессонницей, Якубович стал давать нужные показания34. Утверждение Якубовича о том, что он сдался последним, не совсем точно: Якубович и Гинзбург «сломались» в декабре 1930 года и сразу стали давать показания в соответствии со сценарием следствия, в то время как один из основных обвиняемых - Суханов в декабре еще давал показания, противоречившие разработкам ОГПУ.
По утверждению Якубовича, наиболее активно из меньшевиков со следствием сотрудничали В. Громан и К. Петунин, которым обещали скорую реабилитацию. Громана следователи к тому же подпаивали (в 1937- 1938 годах этот метод парализации воли, возможно, применялся также к склонному выпить А. Рыкову). После окончания процесса Громан восклицал: «Обманули! Обманули!»35 Авот с Рамзиным, который не кричал об обмане, вышло по-другому: он получил работу и реабилитацию, а впоследствии и Государственную премию. Петунин помог следствию разработать классическую схему меньшевистского заговора, в которой члены организации красиво распределялись между ведомствами. Но потом под давлением показаний меньшевиков эту схему придется изменить, сквозь нее проступит какая-то другая реальностьБ
Якубович утверждал, что следствие не было заинтересовано в выяснении истины. Во-первых, обвиняемый В. Иков действительно находился в связи с заграничной делегацией РСДРП, вел переписку и возглавлял «Московское бюро РСДРП», однако о своих истинных связях ничего не сообщил. Во-вторых, получив от следователя А. Наседкина очередные показания, которые нужно было подписать, Якубович воскликнул: «Но поймите, что этого никогда не было, и не могло быть». На это следователь ответил: «Я знаю, что не было, но «Москва» требует». В-третьих, работа специалистов проходила под бдительным контролем таких руководителей, как Дзержинский, Микоян и др. Вих компрометации Сталин не был заинтересован. Тем не менее они после придирчивого анализа предложений спецов утверждали их. Опровергая свое вредительство, Якубович задает вопрос: «Что же, все были слепы, кроме меня?»36 Действительно, признания во вредительстве без конкретных актов диверсий и террора - явный признак фальсификации. В-четвертых, арестованный за взяточничество М. Тейтельбаум сам попросился у следователей в «Союзное бюро», чтобы умереть не как уголовник, а как «политический». Показания Тейтельбаума о
взяточничестве были уничтожены. В-пятых, схема следствия была плохо скроена. Самым слабым местом стал «Визит Р. Абрамовича». Хотя были другие эмиссары меньшевиков, задержанные ОГПУ, известный меньшевистский лидер Абрамович должен был придать организации больший вес. Но выяснилось, что в СССР Абрамович не был (во всяком случае, это он сумел доказать в Германском суде). Когда выяснилось, что ОГПУ ошиблось с Абрамовичем, схема не стала пересматриваться. В-шестых, председатель суда Н. Крыленко, хорошо знавший Якубовича, побеседовав с ним перед процессом, сказал следующее: «Я не сомневаюсь в том, что вы лично ни в чем не виноватыБ Вы будете подтверждать данные на следствии показания. Это - наш с Вами партийный долг. На процессе могут возникнуть непредвиденные осложнения. Ябуду рассчитывать на Вас». Этот призыв помог Якубовичу покончить с собственными колебаниями: нельзя сорвать процесс в такой тяжелый для страны момент. Якубович произнес на процессе пламенную речь против телеграммы заграничной делегации РСДРП, в которой организаторы процесса обвинялись в фальсификации. Якубович не без гордости пишет об этом: «Это была одна из моих лучших политических речей. Она произвела большое впечатление на переполненный Колонный зал (я это чувствовал по моему ораторскому опыту) и, пожалуй, была кульминационным пунктом процесса - обеспечила его политический успех и значение»37.
После опубликования письма Якубовича наиболее очевиден вывод, с которым считается ныне большинство историков, о полной фальсификации дел 1929-1931 годов. Никаких оппозиционных организаций не существовало.
Раз так, ставится вопрос: зачем понадобилось Сталину фальсифицировать эти дела, жертвуя полезными специалистами?
Историк О. В. Хлевнюк пишет: «Расправляясь с «буржуазными специалистами», сталинское руководство не только перекладывало на них вину за многочисленные провалы в экономике и резкое снижение уровня жизни народа, вызванные политикой «великого перелома», но и уничтожало интеллектуальных союзников «правых коммунистов», компрометировало самих «правых» на связях и покровительстве «вредителям». По такой схеме была проведена и новая акция против «вредителей» в 1930 году»38. Но в 1932 году социальные бедствия будут еще сильнее, чем в 1930-м, а разоблачение политических групп будет свернуто. Более серьезна другая
версия: группы спецов, привлеченные правыми для своих целей, представляли реальную политическую опасность в союзе с «правыми».
Вавгусте, вскоре после арестов, Сталин писал Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»39. Но связь не вскрылась, Грома-на и Кондратьева не стали расстреливать. Сталинская система не была реализована. Это лишний раз позволяет усомниться в том, что Сталин был единственным архитектором процесса.
