— Стой! Кто идет?
— Дуб и Вяз.
— Перца привели?
— Здесь Перец.
Через две минуты доктор Великанов оказался в землянке, освещенной немецкой ацетиленовой лампой. Обстановка была фантастическая. Все пространство тесного помещения показалось доктору заполненным бородатыми вооруженными великанами, исполинские тени которых в самых причудливых сочетаниях двигались по коричневым глиняным стенам.
— Разрешите познакомиться: Дядя Миша, командир отряда! — отрекомендовался один из бородачей. — Очень неприятно, что пришлось вас беспокоить, но вынудили обстоятельства — нужно раненым помочь. В сегодняшнем бою…
— Вот наш госпиталь! — сказал Дядя Миша, спускаясь вместе с доктором в соседнюю землянку, более просторную и чистую, где на мягком сене лежало около десятка раненых.
Если не считать полушубков и оружия, здесь не было никакой обстановки.
Принесли свет, горячую воду, и доктор смог приступить к работе. Перевязав голову одному раненому и взяв в лубок сломанную ногу другого, доктор Великанов подошел к третьему, с забинтованной рукой. Этот третий был высок, худ и бородат.
— Ну, а тебе где дыру просверлили? — спросил доктор, любивший шутить с больными и всегда говоривший им «ты».
Сквозная рана в плече партизана не была страшна, и доктор в несколько минут справился с ее обработкой.
— Ловко! — похвалил его раненый партизан. — Только я вижу, Великан, что ты меня позабыл и здороваться не хочешь.
Доктор присмотрелся к говорившему, но не узнал его.
— На скольких заседаниях вместе сиживали, ругались бывало… Неужели не узнаешь?
Доктор в изумлении отступил на шаг.
— Позволь!.. Никак Сергей Прокофьевич?
Перед доктором Великановым лежал Сергей Прокофьевич, тот самый вышестоящий товарищ из горздрава, с которым он беседовал по телефону в первой главе нашей повести.
И здесь случилось то, что никогда бы не могло случиться ни в горздраве, ни в больнице, ни на улице города: старые знакомые обнялись и, соединив воедино бороды, троекратно, по старому обычаю, расцеловались.
— Тебе, Арсений Васильевич, эта передряга в пользу пойдет, — сказал Сергей Прокофьевич, — ведь прежде ты дальше своей больницы ничего не видел.
— Возможно. Но я знавал администраторов, не видевших из-за цифр живого дела.
Оба спорщика держали друг друга за руки.
— И хорошие все-таки были времена! — сказал Сергей Прокофьевич.
— Очень! — подтвердил доктор Великанов. — И опять будут хорошие.
— Обязательно!
— И тогда мы поговорим обо всем! — многозначительно сказал доктор.
— По телефону?
— Всеми доступными нам средствами…
Разговор прервал Дядя Миша, пригласивший обоих к общему котлу. Ужин был сервирован очень просто, но эта простота искупалась обилием и качеством блюд.
— Состоим на довольствии германской армии, — объяснил Дядя Миша. — Отказа ни в чем не имеем. Да что говорить, даже ваш Мазепа не имеет недостатков в стимулах.
И действительно, Мазепа выглядел хоть куда. Доктору даже показалось, что он несколько зазнался: во-первых, слишком высоко задирал голову, а во-вторых, счел возможным приветствовать доктора совсем коротким ржанием, в котором слышалось больше вежливости, нежели благосклонности и уважения.
Целые сутки, к немалой тревоге Ульяны Ивановны, пробыл доктор в партизанском стане, и так ему там понравилось, что в конце концов он изъявил желание остаться в лесу совсем.
Однако Дядя Миша отрицательно покачал головой.
— Думали уже об этом. И доктора иметь своего нам очень удобно, но только разведку ослаблять нельзя.
— Потом я хотел бы получить оружие…
Но Дядя Миша без колебания отверг и эту просьбу:
— Мы могли бы вооружить тебя всем, до пулемета включительно, но это не нужно. Риск оправдывается достигаемой пользой.
Доктор подумал и согласился.
В других отношениях Дядя Миша был щедр.
— Из немецких трофеев что хочешь выбрать — пожалуйста, не стесняйся. Вчера целую машину доставили. Вон ящик лежит: думали — шоколад, а оказались игральные карты…
К вечеру следующего дня страдания Ульяны Ивановны стали неописуемы.
Они рассеялись лишь когда сам доктор Великанов, живой и невредимый, и даже веселый, с помощью того же Саньки-Телефона переступил порог хаты.
Однако свою радость Ульяна Ивановна искусно скрыла под маской хозяйственной хлопотливости.
— Вернулись, Арсений Васильевич? Снимайте сапоги, я просушу их, да к печке присаживайтесь. Сейчас дровец подкину, щец разогрею.
— Я сыт, Ульяна Ивановна. Нынче меня трофейным обедом кормили.
— Не дело, батюшка, всякую гадость есть.
— А ведь я подарок вам принес, Ульяна Ивановна, — проговорил доктор.
Ульяна Ивановна не поверила глазам — в ее руках оказались карты. Но она слишком хорошо помнила взгляд доктора, поразивший ее в немецкой комендатуре, чтобы открыто выразить свою радость.
— Хорошие карты! — сказала она. — Вроде атласные. Только валеты и дамы чудные, не разберешь сразу — мужик или баба.
— Привыкнете, Ульяна Ивановна, — сказал доктор. — А теперь погадайте-ка на меня разок…
«Ой, смеется!» — опасливо подумала Ульяна Ивановна.
— Только уж по всем правилам. Давайте я сниму.
Будь Ульяна Ивановна не так озадачена, она, конечно, заметила бы проделанную доктором небольшую манипуляцию с карточной колодой.
Ничего не подозревая, она не без торжественности приступила к гаданию.
— Что было? Были у вас, Арсений Васильевич, червонные хлопоты и собственный разговор с бубновым королем.
— Правильно, Ульяна Ивановна, — сказал доктор. — Червонных хлопот было порядком. Что же касается собственного разговора, то, насколько я себя помню, я никогда не вел чужих разговоров.
— Теперь — что будет? — продолжала Ульяна Ивановна. — Трефовая дама со своим интересом и вообще.
Ульяну Ивановну бросило в пот. Трефовая дама присоседилась к доктору Великанову так близко и с такими недвусмысленными намерениями, что истолкованию вслух это подлежать не могло, — тем более, что женское общество, окружавшее доктора Великанова, было очень ограниченно.
Но доктор был любознателен.
— Ваши слова меня не удовлетворяют, Ульяна Ивановна, — сказал он. — Я хотел бы обстоятельнее выяснить свои взаимоотношения с трефовой дамой.
— Больная какая-нибудь, наверно, — вывернулась Ульяна Ивановна.
— Допустим…
— Теперь для дома, Арсений Васильевич… Для дома — ранняя дорога и денежный интерес от военного человека.
— Уточнить это странное обстоятельство нельзя? — спросил доктор.
