забота.
Сказав Ульяне Ивановне, что он не хотел бы лучшего спутника и товарища, доктор Великанов, конечно, был вполне искренен: в ее хозяйственные способности он верил больше, чем в свои собственные. И был прав: можно было залюбоваться, глядя, как ловко и быстро начала расправляться Ульяна Ивановна с тюками, ящиками и чемоданами. Несомненно, это была вдохновенная, творческая работа, вмешиваться в которую доктору не следовало.
И, когда, покончив со сборами, Ульяна Ивановна задержалась на несколько минут, чтобы в последний раз полить цветы, доктор Великанов не стал протестовать. Был ли этот поступок необходим, сказать трудно, но он был прост, гуманен и прекрасен.
Потом Ульяна Ивановна очень просто сказала:
— Теперь, кажется, все!..
И заплакала.
Доктор Великанов выходил из больницы следом за Ульяной Ивановной. Он нарочно немного приотстал, так как у него чуть-чуть дрожали руки, а он ни за что на свете не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.
Сказать, что отъезд доктора Великанова и Ульяны Ивановны прошел совсем гладко, — нельзя. Виновником недоразумений и задержек явился гнедой больничный мерин Мазепа. Кто, когда и при каких обстоятельствах опозорил его такой кличкой, — неизвестно, но она была закреплена за мерином совершенно официально, значась в его лошадином паспорте. И нужно сказать, она в какой-то мере соответствовала его характеру и облику. Мазепа был стар, ехиден, ленив и, кроме того, большой лакомка.
Появление на конюшне доктора Великанова и Ульяны Ивановны не очень удивило Мазепу: он знал обоих. Но когда они намекнули, что желают воспользоваться его услугами, он запротестовал.
Наконец путники уселись на подводу. Напрасно Ульяна Ивановна уговаривала доктора отдать ей вожжи. Он был непреклонен.
— Это совсем не женское дело, — объяснил он, слегка хлестнул Мазепу и сказал: — Но!
Мазепа, успевший распознать полную неопытность доктора Великанова в вопросах конно-гужевого транспорта, насмешливо на него покосился, пренебрежительно махнул хвостом и остался недвижим. Положение создалось критическое: доктор прекрасно сознавал, что дальнейшее промедление может снизить его авторитет в глазах спутницы. Поэтому он что есть силы хлестнул Мазепу вожжами по упругому, лоснящемуся заду и, вспомнив одного знакомого кучера, пропойным басом сказал еще одно в высшей степени грозное «но».
Однако Мазепа выдержал характер, поставив доктора перед крайне трудно разрешимой задачей.
— Мазепа, она очень хитрая, Арсений Васильевич, без кнута ни за что не пойдет, — сказала Ульяна Ивановна смущенному главе экспедиции.
— Видите ли, Ульяна Ивановна, — объяснил доктор, — мне известно, что существует два способа дрессировки животных: метод понуждения и метод поощрения. Последний предпочтительнее, но у нас сейчас нет времени перевоспитать это упрямое однокопытное, поэтому нужен кнут.
Кнута под руками не оказалось, но на этот раз доктор Великанов нашелся удивительно быстро. Соскочив с телеги, он вошел в здание больницы и вернулся оттуда с весьма странным орудием педагогического воздействия, сооруженным из обломка половой щетки и красной клистирной трубки.
Привыкший к безнаказанности, Мазепа только фыркнул…
Но клистирная трубка взвилась, свистнула в воздухе, и прежде чем сам доктор сумел оценить силу нанесенного удара, Мазепа дрогнул и, заиграв мускулами широкого зада, рысью вынес воз на асфальт переулка. Короткое его ржание означало:
— Больше не буду!
Путешествие началось, и сейчас же внимание наших героев было привлечено необычной, многозначительной и грозной картиной.
Медлительно и тяжело двигались нагруженные людьми и вещами бесчисленные грузовики. Рядом с ними, цокая подковами по асфальту, шли лошади, увлекающие подводы, а ближе к тротуару скользила вереница грохочущих, звенящих и скрипящих ручных тележек самых разнообразных систем: высоких и низких, рессорных и безрессорных, на железном ходу и на деревянном. По тротуарам шли люди, взволнованные, усталые, удрученные. Многие, несмотря на зной, были, подобно Ульяне Ивановне, в зимней одежде. Женщины вели и несли детей. Опираясь на палки и посохи, шли сгорбленные старцы, которых раньше никто не видел на улице. Их выцветшие глаза с удивлением смотрели на мир, оказавшийся таким беспокойным и шумным.
Доктору и Ульяне Ивановне пришлось долго дожидаться, пока удалось включиться в непрерывную цепь движущихся подвод. Когда же они, наконец, стали звеном этой цепи, — они сразу утратили всякую волю. Путники не могли двигаться, если поток останавливался, и не могли остановиться, если он двигался.
Понемногу доктор освоился с этой обстановкой и начал приглядываться к окружающему. В полметре от его спущенных с телеги ног, равномерно тарахтя, плыл большой ободранный грузовик. На нем — казалось, очень высоко — сидела хорошенькая розовая девочка лет восьми. Она расположилась между швейной машиной и связкой томов энциклопедического словаря, держа в руках корзинку, из которой неслось жалобное мяуканье. Неподалеку от нее на одной ноге, стиснутой вещами (другую он поставил на борт), стоял пожилой мужчина, по всем признакам, дедушка девочки. Он поминутно окликал ее: — Ты хорошо сидишь, Ирушка? Смотри не упади…
На тюках с постелями в позе безвыходного отчаяния сидела старая женщина, вероятно, бабушка Ирушки.
Девочка очень понравилась доктору, и он нарочито весело спросил ее:
— Ну, как! Едем?
— Едем! — звонко ответила она.
И было ясно, что новизна обстановки развлекала Ирушку и вовсе не казалась ей страшной.
С машины, шедшей впереди, упала чья-то корзина. Доктор успел увидеть, как вывалилась из нее небольшая коричневая кастрюля. Кто-то крикнул, но крик утонул в равномерном гуле двигающегося потока. Ободранный грузовик равнодушно раздавил корзину и кастрюлю.
С другой стороны телеги — там, где сидела Ульяна Ивановна, — вереницей катились ручные тележки. Одна из них зацепила ее колено. Тележка эта была нагружена самыми разнообразными предметами: корытами, ведрами, перинами. В самую последнюю минуту хозяева бросили на нее сорванные с дверей портьеры вместе с длинными точеными карнизами. Карнизы разъезжались во все стороны, сползали, цеплялись за соседние тележки.
— Вы бы палки-то оставили! — посоветовала Ульяна Ивановна, но сейчас же поняла бесполезность своих слов.
Тележку везли пожилая женщина и мальчик лет пятнадцати. Они выбивались из сил, но остановиться и отдохнуть не могли.
Потом эта тележка отстала и ее место заняла другая, невыносимо скрипевшая вихляющимися колесами. Вещей на ней почти не было — все место занимал лежащий во весь рост очень худой человек с желтым лицом. Его голова от тряски качалась, и он время от времени что-то говорил. Ульяна Ивановна сумела расслышать:
— Русским языком говорю: бросьте меня… Слышите? Мне все равно…
Тележку очень энергично подталкивали сзади сухонькая небольшая женщина и совсем молоденькая девушка. Они ничего не отвечали лежащему, но в каждом их движении чувствовалась решимость.
