Вопросы, вопросы, целый ряд безответных вопросов… А неожиданности тем временем не кончались.
Мы пошли привести себя в порядок — Катаржина, Алена и я, — и, когда возвращались к своему столику, нас вдруг остановил какой-то человек и пригласил Катаржину на танец. Я даже не обратила внимания, что он обратился к ней по-немецки. Алена в общем-то хорошо разглядела его — от бриллиантовой заколки в галстуке до золотого перстня с печаткой. Она еще уверяла, что он обратился «Fräulein Katherine», но этому не очень поверили, потому что она была уже порядком навеселе. После первого танца тот человек пригласил Катаржину к бару, я видела ее отрицательный жест, потом она оставила его и вернулась к нашему столу. Мой партнер ревниво следил за происходящим и комментировал каждое движение Катаржины.
— Ишь ты, кабан, как напирает! Думает, если у него карман набит марками, так все может себе позволить… Эх, турнуть бы его отсюда, да и всех этих иностранцев! Очень может быть, что они тут во время войны разгуливали в эсэсовской форме, а мы перед ними расстилаемся…
И все такое прочее. А когда после второго танца Катаржина бросила немца и тот отправился к бару один, Гонза чуть не запел оду национальной гордости и чувству самоуважения Катаржины. Танцевальная серия еще не успела закончиться, как Катаржина исчезла, и Павел пояснил нам, что она и в самом деле удрала от слишком настырного иностранца.
— Он принял ее за тузексовую кралю, а вы же знаете Катаржину. Разозлилась и уехала домой. Не в общежитие, а в Костелец.
Гонза выругался. Борек промолчал, но по его глазам я поняла, что он смеется про себя. Я тоже молчала, мне было о чем подумать. Когда мы с Гонзой возвращались с площадки, я заметила, как Катаржина перекинулась парой слов с Бореком. Могу поклясться, что она что-то вынула из сумочки и подала ему. Потом мне стало дурно, и пришлось срочно выйти в туалет. Я умылась, натерла виски одеколоном, а потом встала перед зеркалом и вгляделась в свое лицо, такое простое, невзрачное. Мне захотелось разрыдаться, и я отвернулась от зеркала. За эти несколько минут немного пришла в себя, но голова еще слегка кружилась. Выйдя из туалета, я направилась по лестнице не вниз, а наверх, на второй этаж. Опомнилась уже наверху. Остановилась и недоуменно уставилась на длинный гостиничный коридор с нумерованными дверями, на темно-красный ковер и уютно освещенные уголки отдыха с клубными креслами и курительными столиками…
В тот момент, когда я поняла свою ошибку, я заметила, что в коридоре не одна. Чуть поодаль появился Катаржинин партнер. Он открыл дверь одного из номеров, но не вошел, а обернулся к ближайшему закоулку, махнул рукой, и я услышала короткое приглашение:
— Na bitte, keine Angst![11]
В голове мелькнула мысль, что господин иностранец быстро нашел себе замену. Вдруг из клубного кресла поднялась женская фигура в плаще с поднятым воротником и в несколько пружинистых, приглушенных ковром шагов проскользнула в номер. Тузексовка во всей своей красе. Немец зашел следом за ней, коротко щелкнул замок.
Я оторвалась от стены, сбежала на первый этаж, а оттуда в ресторан. Эпизод, невольным свидетелем которого я только что стала, выбил меня из колеи. До сих пор я только слышала и читала о продажной любви, а теперь увидела такую сделку собственными глазами. В профессиональном исполнении. Ни минуту не сомневалась, что «дама» наверху не была дебютанткой.
Помню еще, что, когда Гонза расплачивался по счету и выложил на стол зеленые сотенные бумажки, мне вдруг стало интересно, сколько может стоить такая «ночь любви» в роскошном отеле и с такой профессионалкой. Никакой конкретной цифры я представить себе не сумела, но одно поняла отчетливо: даже если всплакну в подушку, легче мне не станет.
4
Я внимательно посмотрел на Зузану. Она просто ела меня глазами, словно мои слова могли быть окончательными не подлежащим обжалованию приговором кому-то из нас.
— Зачем так вот сразу думать о самом худшем? А что, если это несчастный случай или самоубийство? — поддержала Зузану Алена.
— Нет, — возразил я. — Если бы она лежала на животе и нож был под нею, тогда еще допустимо. А так… нет! Очень жаль, но убийца сидит среди нас.
Алена хотела еще что-то сказать, но только тяжело вздохнула и опустила глаза на скатерть, где нервно сплетал и расплетал пальцы Борек. Туда же сосредоточенно смотрела и Зузана. Я повернулся к Мирке.
— Катерина совсем раздета. Ты можешь сказать, в чем она спала?
— Если тебя это интересует, на ночь она надевала сиреневую пижаму… Она иногда ходила в ней на завтрак.
— Верно, — вспомнил я и тут же сообразил, где видел эту пижаму. Она лежала рядом с постелью, ближе к ногам. Когда Павел взял лампу, чтобы унести ее, я определенно разглядел пижаму.
Немного поколебавшись — очень уж не хотелось возвращаться в комнату, где лежала убитая, — я все-таки пересилил себя, подошел к двери, приоткрыл ее и остановился на пороге.
— Пижама лежит у постели, — сказал я. — Когда к ней зашел убийца, она как раз хотела ее надеть. Но не успела. Значит, ее убили перед сном.
После этих моих слов наступила долгая пауза. Разглядывая присутствующих, я представил себе, что это я случайно застал Катаржину совершенно раздетой. Что бы она сделала? Наверняка поспешила бы чем-нибудь прикрыться. Скорее всего, бросилась бы в постель и укрылась одеялом. Между тем постель была аккуратно застлана. Катаржина продолжала одеваться ко сну. Значит, убила ее женщина. Мирка, Зузана или Алена.
Зузану я исключил сразу же. Представить, что она убила, было просто невозможно. Тихая, пассивная Зузана абсолютно не подходила для этой роли. Мирка была со мной, а у Алены не было повода для убийства. Но… в самом ли деле не было?
Перед глазами снова встало ужасное зрелище нагой Катаржины с ножом в груди, потом мелькнуло еще несколько эпизодов: короткий разговор Павла и Катаржины перед ее уходом из «Дельты», явное раздражение Алены в обращении с Павлом уже здесь, в избе, и еще одно, казалось бы, невинное происшествие во время вечеринки. Случилось оно после полуночи. Зузана отправилась куда-то на двор, Борек с Аленой пошли за нею, а мы с Миркой и Павел с Катаржиной танцевали. Кто-то еще раньше погасил все свечи, в кухне было совсем темно. Я страшно завидовал Павлу, который держал в руках Кат, к тому же полуодетую и, впервые на моей памяти, немного навеселе. Поэтому, целуя в темноте Мирку, я мучился, представляя, что там вытворяют Павел с Катаржиной. Потом кто-то зашел в кухню, щелкнула зажигалка, Павел и Кат отпрянули друг от друга, и я разглядел в слабом, колеблющемся свете пронзительный взгляд Алены. Я вновь совершенно отчетливо увидел эту картину, но постарался отогнать ее, оставил пока мотив убийства в покое и решил заняться восстановлением по времени событий этой трагической ночи. У кого из нас, собственно говоря, есть алиби?
Около часа ночи наша вечеринка закончилась, все девчонки отправились в коридор к умывальнику. Потом ушел Павел, а следом за ним и Борек. Я остался на кухне. Павел не вернулся, зато появилась Мирка, а после нее прошла в свою комнату Катаржина. Чуть погодя заглянул и Борек. Покурил с нами пару минут и исчез. Скорее всего, в уборную. Когда туда отправился я, то заметил его в сугробах, А когда возвращался обратно, натолкнулся на Мирку. Ее я не только заметил, но стал обнимать и целовать. Она отбивалась, крича со смехом, что, мол, где это видано, где это слыхано: соблазнять честную девушку в такой буран. Я наконец крепко схватил ее в объятия, снежинки таяли на наших губах, и, прежде чем декабрьский холод загнал нас в избу, кухня добрых минут пять стояла пустая. Кто угодно мог там пройти, заглянуть в комнату Катаржины, ударить ее ножом и тем же путем незаметно ускользнуть. Борек и Зузана, Павел и Алена. В конце концов, пока я стучал зубами в уборной, и та же Мирка. Впрочем, ее я из списка возможных преступников вычеркнул. Убить, а потом заняться любовью, изобразить любовную страсть, а потом снова
