своим глуховатым голосом; тон у нее был начальственный, даже диктаторский.
— Имей в виду, Катрин, тридцатого возвращаемся, даже если придется тебя силой гнать к автобусу.
— Не бойся, — ответила Катаржина. — Я уже несколько раз говорила им, что на Сильвестра должна попасть домой…
— Когда говорила? Где?
— В «Дельте». Еще в начале декабря.
— В начале декабря… А откуда ты могла знать?… Катаржина прервала ее:
_- Хочешь верь, хочешь нет — знала. По-твоему, я не могу сосчитать, сколько будет один плюс один.
— Ну, извини, — засмеялась Мирка. — Я все время забываю, что говорю с высокообразованной особой. Интеллектуалкой! — Последнее слово она чуть ли не выплюнула. Словно опасалась, что после этого придется рот прополаскивать.
— Ну, ладно, хватит, дай лучше гребешок, — остановила ее Катаржина. — И не переживай. Тридцатого едем.
— Если не окажемся где-нибудь в больнице с переломанными ногами.
— Гонза поклялся, что там есть место для начинающих. Никто и не требует, чтобы ты выделывала головоломные трюки. В прихожей снова раздался Миркин смех.
— Будь спокойна. Я уж и не помню, когда в последний раз становилась на лыжи, но вот из-за тебя пришлось одолжить их у Марцелы.
Вот это да, подумала я, не помнит, когда в последний раз становилась на лыжи, а Катаржина заявила, что она «очень любит кататься на лыжах». Выходит, королева Ядрана нас обманула. Но зачем?
Ждать ответа пришлось недолго.
— Знаешь, Катрин, — продолжала Мирка, — тебя сам черт не поймет. Из-за какого-то студентика делать такую глупость… Только ты не злись.
— Тебе не кажется, что это мое личное дело?
— Согласна, — произнесла Мирка. — Но только до тридцатого. А потом я тоже вступлю в игру.
— Вот и чудесно! А пока держи себя в руках и не падай духом. Могла бы, кстати, обойтись и без вступительного монолога в Костельце. Ты хотела со мной ехать — вот и едешь. Накануне Сильвестра собираем манатки, а все остальное — моя забота.
— А если тебя твой мальчишечка не отпустит?
— Не волнуйся, — ответила Катаржина. — И пойдем, а то отстанем от автобуса.
— Ну и что? Рюкзак у тебя с собой, твой драгоценный присматривает за водителем и…
Хлопнула дверь, и я больше ничего не слышала. Когда вышла из кабины, то чувствовала себя так, словно меня хватили по голове поленом. Катаржина и Павел!
Я с трудом проглотила слезы. Неприступная, до краев наполненная сексом Катаржина, королева красоты, мисс Ядран, которой впору нанимать телохранителей для защиты от поклонников, и вдруг обыкновенная, дюжинная, тайная или по крайней мере скрываемая от посторонних любовь, вульгарная связь с парнем, которого она сама когда-то отшила… А ведь это касалось меня, моей любви, любви единственной, прочной и ясной, как мне это казалось всего несколько минут назад.
Но как же все сходится! Вот хотя бы сегодняшняя встреча. Ласковый хлопок перчаткой по щеке и слова: «Не могу же я при Алене сознаться, что еду только из-за тебя». Сыграно изумительно, ведь самая страшная ложь — это откровенная правда. Какое лицемерие! Мирка выразилась определенно: «Твой драгоценный присматривает за водителем…»
Проклятая Мирка! Дрянь, но зато открыла мне глаза. Прямо как в каком-то дурацком романе. Вернее, нет. Там обычно подслушивают подобные разговоры либо за портьерой в спальне, устроенной в стиле Людовика XIV, либо в садовой беседке, заросшей плющом и цветущими розами. А в случае со мной — жесткий, несентиментальный реализм. Роковой разговор подслушан на унитазе.
Одно мне было непонятно: какую роль во всей этой комедии играет Мирка, отчего она так настаивает, чтобы на Сильвестра Катаржина была уже дома… Но как это выяснить, я не знала.
Я взглянула на часы. Пора было уходить.
Павел стоял у входа и заметно нервничал.
— О Господи, где ты болтаешься? — налетел он на меня.
— Ты же присматриваешь за водителем, верно? — отрезала я и умышленно замедлила шаг.
— Да он уже давно заплатил и ушел. Если девчонки его не задержат…
— Не трусь, — язвительно заметила я. — Катрин с ним справится…
Мне хотелось добавить: «Как и с тобой…» — но я удержалась. Не позволю вывести себя из равновесия, сохраню спокойствие во что бы то ни стало… Гонза дожидался нас на конечной остановке автобуса. Когда мы вывалились наружу и он увидел Катаржину, то весь аж засиял, но не успел в полной мере пережить свою радость. К нему подошел Борек, положил руку на плечо и сочувственно произнес:
— Катаржина у нас молодец, браток, свое обещание выполнила аж на двести процентов. Смотри, какую породистую кошечку с собой прихватила… Ну как? — И ткнул пальцем в автобус, с крыши которого Павел как раз подавал Мирке лыжи. — Устроишь для нее лишнюю постель, а? А то Катаржина собирается положить ее с собой.
Остолбеневший Гонза уставился на Катаржину, а та обезоруживающе улыбнулась ему и повторила свою наглую ложь:
— Она очень любит кататься на лыжах, вот я ее и пригласила. Ты ведь не рассердишься, верно?
Гонза растерянно закрутил головой, а тем временем подружка Катрин уже встала перед ним, подала руку и представилась:
— Привет! Меня зовут Мирка. Найдешь для меня местечко, хозяин?
— Найду… — без особого энтузиазма ответил Гонза, потому что мигом сообразил, какую свинью подложила ему Катаржина: за этой рыжей она спрячется от него как за каменной стеной.
— Ну, ладно, поехали, — выдавил он наконец. — Еду взяли?
Все дружно кивнули, а Катаржина сказала:
— Мирка привезла то же, что и я: консервы и бутылку рома.
— Bon,[10] — кивнул Гонза, передал Павлу два каравая хлеба, подождал, пока все наденут лыжи, и двинулся в путь.
Дорога наверх отняла у нас почти два часа. Одной бы мне хватило и половины этого времени, но из всей нашей семерки уверенно чувствовали себя на лыжах только я, Борек, к моему удивлению, и, разумеется, Гонза. Всем остальным лыжи только мешали. Павел то и дело скользил и увязал в сугробах, но мужественно двигался вперед, Зузана старалась не отставать и ни за что на свете не призналась бы, что уже на полпути почти выбилась из сил, а Катаржина с Миркой… Это было неописуемо: настоящая трагедия! В довершение всего на склоне горы подул пронизывающий ветер и запорошил мелкий снежок. Приходилось подниматься «елочкой», пробитой лыжни не было, потому что Гонза, как видно, съехал вниз на спине. Мирка, которая, по словам Катаржины, была завзятой лыжницей, а держалась на лыжах, как обезьяна на велосипеде, остановилась и во все горло облегчила душу:
— К черту такую дорогу! Хоть бы хатка какая была поблизости…
Катаржина тоже прекратила движение и укоризненно произнесла:
— Я и не знала, Мируш, что ты такая паникерша.
— Откуда я могла знать, — возразила Мирка, — что бывают такие горы?
— Как видишь, бывают, — ответила Катаржина и подбодрила: — Ну, давай, давай, не задерживай…
Я не упускала из виду обеих девчонок и заметила, что с самых Гониц держатся они натянуто. Катаржина явно с раздражением реагировала на Миркины замечания.
Наш отряд между тем остановился, все переводили дух. Я поехала вперед, чтобы сменить Борека, и, обернувшись, поддразнила:
— Ну что, молодежь, идем или нет? А то ведь, если глаза меня не подводят, уже смеркается.
Павел крикнул Гонзе:
— Сколько еще впереди? Небось километров шесть?
