дружок, – любила говаривать она, раскуривая очередную «беломорину». – Немного оттенить одни черты, и ты герой-любовник, другие – уже классический злодей». «А без грима?» – как-то полюбопытствовал я. «Без грима... А без грима, голубчик, ваше лицо сохраняется в памяти ровно пять секунд, потому что оно никакое», – честно ответила мадам. Помнится, по молодости этот факт меня даже слегка огорчал...
Сегодня мы с Геной вовсе не походили друг на друга, потому что я притворялся самим собой, а Гена... Во-первых, он сильно сутулился, отчего казался изрядно ниже меня ростом. Во-вторых, благодаря одежде на пару размеров больше, чем надо, он выглядел хилым и тщедушным. Образ канцелярской крысы венчали обширная лысина, редкие рыжеватые усишки и старомодные очки в роговой оправе с толстыми стеклами.
– Помнишь, о чем говорили? – спросил я на ступеньках, ведущих к входу в здание. – Будь позанудливее, попротивнее, что ли. И голос...
– Не извольте, ваша светлость, беспокоиться, – гнусным голосом прирожденного крючкотвора ответил он: И добавил уже моим собственным голосом: – Все будет Кока-Кола.
Следующие несколько часов я добросовестно давал стране угля. В выделенном нам кабинете Степанычева адъютанта Толмачева мы с Геной допрашивали личных охранников олигарха обо всем происшедшем на том злополучном приеме, о подробностях злодейского покушения и их, дуболомов, героизма и мастерства.
Как мне кажется, я удачно вошел в роль следователя-изувера бериевского разлива. Я надувал щеки, спрашивал-переспрашивал, подозревая всех абсолютно во всем. Гена удачно выступал у меня «на подтанцовке», гнусно хмыкая и переспрашивая по новой всех мной допрошенных. Под конец мы капитально достали этих ребят, настолько, что когда я в очередной раз спросил, какими конкретно приемами неизвестный злодей разбрасывал их по всему пейзажу, они наперебой стали предлагать продемонстрировать это на нас. Для лучшего восприятия и глубокого понимания сути проблемы. Нам с большим трудом удалось убедить их этого не делать.
Несколько раз звонил Терехин, предлагал о чем-то срочно переговорить и каждый раз я озабоченным голосом отвечал: «Позже» и просил некоторое время меня не тревожить.
Отпустив последнего из озверевших от нашего изуверства охранников, я, продолжая бормотать что- то о «низком профессионализме» и «недостатке общей дисциплины», проверил кабинет на наличие «клопов» и совершенно не был удивлен, их не обнаружив. Приборов видеонаблюдения тоже не отмечалось. Интересно...
Позвонил Крупин и сообщил о начале корпоративного фуршета. Я обещал подойти попозже и предупредил о том, что собираюсь немного поработать среди офисной фауны и флоры, а потому попросил его самого и руководство службы безопасности ко мне не подходить, дабы не отвлекать от напряженной работы. Еще я высказал пожелание «покормить своего помощника», на что мне твердо пообещали доставить ему харчи прямо в кабинет, так же, как и всем другим, вынужденным оставаться на рабочих местах.
Через некоторое время раздался вежливый стук в дверь. На мое: «Войдите!» дверь отворилась, и в проеме показался сервировочный столик, подталкиваемый средних лет светловолосым официантом в темных очках.
Глава 24
Фуршет прошел свой экватор, постепенно переходя к стадии «дым коромыслом». Служащие, извините, менеджеры рангом пониже выпивали и закусывали стоя с энтузиазмом голодающих, попавших в коммунизм. Топ-менеджеры, опасаясь натрудить ножки, делали то же самое за столиками, с комфортом разместив разной степени пухлости задницы в креслах.
Демократически чокнувшись с собственным замом, шеф безопасности лихо расправился с очередной порцией столь любимой им текилы. Степаныч степенно откушал водочки. Закусили каждый своим: долькой лимона и тарталеткой с белужьей икрой.
– Ну, и что там твой Скоморох творит? – поинтересовался Вайсфельд, закуривая.
– Пытал сегодня личную охрану шефа, замордовал всех в конец.
– Наконец-то работать начал, а кто с ним?
– Пока не знаю, он при входе документы не предъявлял.
– Это почему?
– У Кондратьева пропуск по форме 2А-1.
– Понятно. Не забудь распорядиться, чтобы его напарника потом отследили.
– Слушаюсь.
– А вообще, Степаныч, я начинаю жалеть, что позвал этого вашего Скомороха. Бабла он срубил море, а результатов – никаких.
– Стас работать умеет.
– Ага, как же. Ты расскажи о его подвигах, не стесняйся, обожаю сказки, на ночь глядя. Как он, например, притворился Нэнси Рейган и по приказу партии и правительства заразил старину Ронни триппером. Или как в образе Моники Левински, – он поднял руку и замерший в ожидании неподалеку официант поспешил к их столику.
– Напрасно вы так, Григорий Борисович.
– Напрасно? Да что он, вообще, может? – заорал тот. Указал подошедшему официанту на опустевшие рюмки. Тот, безошибочно определив, что и кому, начал их наполнять.
– Что может? – Степаныча уже вконец достал этот пьяный сопляк со всеми его дешевыми дипломами и собственным мнением по всем вопросам. – А может, это он нам сейчас наливает? – и указал на официанта.
– Не смешно, – легким движением ладошки Вайсфельд сделал халдею знак испариться. – Вон он ходит, вынюхивает, – и указал на Гену в моем образе, ласково обнимающего офисную дамочку за то место, где спина напрочь теряет свое благородное название.
Я вытер горлышко бутылки полотенцем и заспешил прочь от греха подальше.
Выкушав очередную порцию текилы, Вайсфельд оставил своего зама и направился «общаться на своем уровне». Посмотрев ему вслед добрым взглядом, тот остался за столом, налил себе сам и выпил.
Зайдя за угол, я достал телефон и связался с Фимой.
– Как?
– Второй номер в данный момент треплется по «аське» с очень интересным сабжем, – проходящий у нас под вторым номером Степаныч в тот момент пережевывал бутерброд с белорыбицей.
– Понял, конец связи, – и тут же набрал Степаныча.
– Ты, Стас? – старый служака едва не подавился.
– Ровно через пятнадцать минут вызовите к себе Толмачева.
– Зачем?
– Придумаете. Конец связи.
И, наконец, последний звонок.
– Да, – ответил мне мой собственный голос.
– Через полчаса будь в кабинете.
– Понял.
Я катил тележку с гастрономическим изобилием по коридору, приближаясь к кабинету Терехина. По дороге я стучал во все двери, предлагая обитателям кабинетов выпить-закусить от щедрот руководства. В одном из них двое уже изрядно поддатых сотрудника взяли бутыль сорокаградусной «на ход ноги». Два других оказались заперты. Из-за следующей доносилось, кудахтанье, сопение, полузадушенные стоны и охи. Я постучал в дверь. Охи и стоны прекратились, и хриплый мужской голос поинтересовался, какого черта мне надо.
– Выпивка и закуски, – бодро ответил я.
– Пошел нах... – и я пошел.
