скажешь.
— Ладно тебе, — хмыкнул он и положил второй листок поверх первого. Затылком кверху, как учили. — Теперь все?
— Если можно, — тут я засмущался, — мне бы…
— Прошу прощения, — молодой человек в темно-сером костюме, одним слитным движением встав из-за стола, плавно пересек холл и оказался рядом со мной. Высокий, широкий в плечах и тонкий в талии. С надписью «Администратор» на бейдже, висящем на лацкане тщательно отутюженного пиджака. С очень добрым, приветливым лицом. — Это частное заведение, поэтому…
Спортивный зал на Академической действительно был заведением закрытым, как говорится, только для своих. Посторонних сюда просто не пускали, ни под каким видом. Дежурившие в прихожей администраторы, прилично одетые молодые люди достаточно специфического вида, объясняли зашедшему с улицы, что он ошибся дверью и любезно сообщали желающим потренироваться, адрес ближайшего фитнес-центра. В случае необходимости, без хамства, но решительно удаляли любого, пришедшего без приглашения, хоть депутата, хоть бомжа. Волков как-то рассказывал мне о заглянувшем сюда несколько лет назад крупном чиновнике московского правительства. Когда его достаточно вежливо попросили удалиться, он вдруг вспомнил бандитскую молодость, начал «гнуть пальцы» и скомандовал состоящей при нем охране: «Фас!» Закончилось все очень быстро и крайне обидно для пострадавшей стороны. Два администратора спокойненько отметелили, после чего выкинули наружу четырех амбалов-охранников и их хозяина. В тот же вечер охающему по месту жительства виновнику торжества позвонили и сообщили, что у него нет никаких претензий за устроенный им же мерзкий, не достойный государственного служащего дебош, и тонко намекнули, что занятия спортом далеко не всегда полезны.
— Моя фамилия Коваленко, — поспешил сознаться я, — баня работает?
— Работает, Игорь Александрович, — любезно ответил второй администратор, — вас проводить?
— Спасибо, я сам.
Шлепая прикупленными накануне резиновыми тапочками, я вошел в зал. Абсолютно пустой, если не считать какого-то деда, меланхолично жмущего двухпудовые гири в дальнем углу. Подошел к груше и приложился. Вышло не так чтобы, но снаряд вежливо колыхнулся, умеете, дескать, когда захотите. Спортивный инвентарь здесь был, судя по всему, вышколен не хуже персонала. Хлопнул по кожаному боку ладонью и пошел себе дальше.
Красный и умиротворенный после трех заходов в парилку я сидел в предбаннике, закутанный в махровую простыню и, осторожно сжимая в ладонях чашку, с наслаждением гонял чаи. Перед тем как пойти в баню, я заехал в тир и сжег там сотни полторы патронов, а потому, у меня слегка подрагивали верхние конечности, и я боялся ошпариться.
За четыре прошедших веселых года чувство оружия напрочь пропало и перед каждым выстрелом пистолет в моей руке «клевал», а потому пули летели исключительно в «молоко». Слава богу, первые серии я отстрелял в одиночестве, не перед кем было позориться.
Потом заявилась какая-то дама средних лет. В строгом твидовом прикиде, с прямой спиной и походкой балетной примы. Когда я увидел, из чего эта офисная Никита собралась палить, стало неуютно: «Гюрза», знаете ли, оружие достаточно серьезное даже для нехилого мужика и далеко не самое легкое по весу. А она приволокла целых два ствола. Вот тут-то я и пожалел, что не надел ни каски, ни бронежилета, и приготовился ловить зубами шальные пули.
И тогда она начала стрелять, не по-спортивному, а… ну, сами понимаете. С двух рук, очень быстро, сначала стоя на месте, а потом в движении. Впечатлило. Трудно поверить, но когда-то я уверенно выполнял норму снайпера из всех видов стрелкового, и все наши — тоже. Других в бойцы нашего подразделения просто не брали. Но то, что вытворяла моя соседка по залу, я не мог даже отдаленно повторить в свои лучшие годы. И, пожалуй, не знаю того, кто сподобился бы. Отложив в сторону «макарку» (лучшее, на мой взгляд, оружие, после него очень комфортно стреляется из любой приличной «пушки») и, разинув рот, я наблюдал, как образуется одна сплошная дыра на месте головы мишени, потом правого, левого плеча и наконец, по центру.
Закончив стрелять, она положила оружие на стойку, повернула голову в мою сторону и улыбнулась. Засмущавшись и, разозлившись одновременно, я захлопнул варежку, опустив голову, принялся снаряжать магазин. Как говорится, окунули, причем с головой, причем…
— Не помешала? — неслышно подойдя, она остановилась в паре шагов от меня, обгаженного.
— Да, то есть, нет, извините, — господи, что я несу?
— Давно не стреляли?
— Не то слово.
— Примите пару советов?
— Конечно, — от стрелка такого класса советы принимаются круглосуточно, лишь бы давали.
— Тогда успокойтесь, расслабьтесь и не бойтесь промахнуться. Удачи, — развернулась и пошла прочь.
Открыла Америку с Азией: успокойтесь, промахнуться, блин, расслабьтесь! Хорошо ей говорить. А тут, а, собственно, в чем дело-то? Ну, промахнусь, ну… Бах! Неужели? А, ну-ка еще разок: бах-бах-бах! Надо же, вроде ничего нового не сказала, а поди ж ты. Постепенно дела пошли не так кисло. Перед тем, как начало потряхивать руки, я даже умудрился почти повторить свой лучший результат, который показывал четыре года назад при стрельбе на время из кармана куртки. Настроение изрядно улучшилось, и я решил наградить себя за ворошиловскую стрельбу походом в баню.
То ли продолжительная (завтра три дня будет) трезвость, то ли горячий сухой пар, то ли чай с вишневым вареньем, не знаю что, но повлияло на мои вялые мозги, и в голове задвигались шестеренки. Вдруг стало окончательно ясным, во что я влип сам, втянул других и, что самое главное, ничтожность шансов на то, чтобы победить или даже выжить. Я вздохнул и пошел в парилку, хотя делать этого не собирался. То ли решил еще разок побаловать себя напоследок, то ли — подготовиться к жару котла, в котором в самом скором времени буду вариться.
Глава 6
— Где Дед?
— Звонил, просил передать, что они подтянутся чуть позже, — сообщил мне Берташевич.
— Сам-то почто заявился, ты же вроде не хотел?
— До сих пор не хочу, а что делать?
— Погоди, а почему сказал, что приедет не он, а они?
— Я знаю?
Первым в снятую мною накануне «трешку» на Преображенке, заявился Сироткин. Поздоровался, сбросил вещички и тут же ускакал на поиски ближайшей стоматологии: в дороге у него зверски разболелся зуб. Буквально следом за ним ввалился Костя Берташевич, как всегда, шумный и веселый. До неприличия загорелый, как будто не водкой на Дальнем Востоке торговал, а загорал на Мальдивах. С места в карьер полез обниматься, едва не сломав мне при этом ребра, потом предложил в ожидании кворума слегка размяться продукцией собственного завода, «ручной работы, только для своих».
— Не пью, — гордо отказался я и сам немного засмущался от сказанного.
— Ну и черт с тобой, — не стал настаивать Костя. — Тогда вот, — и достал из сумки здоровенный пакет с кедровыми орешками, — сам, между прочим, бил, сам калил.
Вернулся Женя, с ненавистью посмотрел на нас, изображающих белок, и пошел в ванную, смывать с физиономии кровь и стоматологический цемент.
К тому времени как раздался звонок в дверь, мы с Костей успели освоить чуть ли не четверть пакета, а Сиротке осталось «не есть, не пить» минут двадцать.
Берташевич подошел к двери и заглянул в глазок. Хмыкнул и со славами: «Что сейчас будет»
