— Молодец!
— Э-э, батька!.. Меня с седла да с бабы только смерть сташшит.
— Ну?
— Ей-богу!
— А хошь вышибу?
— Хочу. Поспать.
— Иди в стружок отоспись.
Сзади атамана тронул подъехавший казак:
— Батька, там беда у нас...
— Что?— встревожился Степан.
— Иван Черноярец казака решил.
— Как?
— Совсем — напрочь, голова отлетела.
Степан резко дернул повод, разворачивая коня... Но увидел, что сам Иван едет к нему в окружении сотников. Вид у Ивана убитый.
Степан подождал, когда они подъедут, сказал коротко:
— Ехай за мной.— Подстегнул коня и поскакал в степь, в сторону от войска.
Далеко отъехали... Степан осадил коня.
— Как вышло?
— Пьяные они... полезли друг на дружку, до сабель дошло. Я унять хотел, он — на меня...
— Кто?
— Макар Заика, хоперец.
— Ну?
— Ну, рубнул... Сам не знаю, как вышло. Не хотел.
Степан помолчал.
— А чего такой весь?— вдруг зло спросил он.
— Какой?— не понял Иван.
— Тебе не есаулом сейчас, с такой рожей, а назём выгребать.
— Жаль казака... Не хотел ведь. Чего ж мне веселиться-то?
— Жалко? Ночь придет — пожалей. Один. Или ко мне приди — мне тоже казака жалко. В другое время я б тебя вместе с им положил.
Помолчали.
— Ехай с глаз долой, не показывайся такой никому. Иван поскакал назад, Степан — в голову своей конницы.
Обеспокоенные событием, его ждали есаулы. Убийство воина-казака своим же казаком — дело редкостное. Боялись за Ивана.
Степан налетел на есаулов:
— Был наказ: на походе в рот не брать?!
— Был.
— Куды смотрите?!..
Молчание.
— Ивана не виню: рубнул верно. Вперед сам рубить буду и вам велю. Всем скажите! Пускай на себя пеняют.
Есаулы вздохнули.
— Макара схоронить по чести. Крест поставить.
На виду Паншина городка стали лагерем. Стояли двое суток.
На третий день к вечеру на горизонте показались конные Васьки Уса.
Степану сказали про конных. Он вышел из шатра, тоже смотрел из-под руки.
— Кто больше у его?— спросил.
— Больше из Вышнева Чира,— стал пояснять казак, ездивший послом к Василию,— голытьба. Запорожцы есть — с войны с им...
— Как он?
— Ничо... Погляжу, говорит.
— Казаков принять славно,— велел Степан. И замолчал. Ждал.
Василий подъехал к группе Степана, остановился... Некоторое время спокойно, чуть насмешливо рассматривал казаков.
— Здорово, казаки-атаманы!
— Здорово,— ответили разинцы.
— Кто ж Стенька-то из вас?
Степан смолчал. Повернулся, пошел в шатер.
Из шатра вышел Стырь и несколько торжественно объявил:
— Атаман просит зайтить!
Василий, несколько огорошенный таким приемом, спешился, пошел в шатер.
С ним вместе пошел еще один человек, не казачьего вида.
— Чтой-то неласково ты меня стречаешь,— сказал Василий с усмешкой.— Аль видом я не вышел? Аль обиделся, что сразу в тебе атамана не узнал?
— Хорош, хорош,— успокоил Степан, тоже внимательно приглядываясь к Ваське.— Всем вышел.
Поздоровались за руки.
— Сидай.
— Дак мне чего своим-то сказать?
— Сказать, чтоб на постой разбивались.
Василий выглянул из шатра... И вернулся.
— Они у меня умные — сами сметили. Ты чего такой, Степушка?
— Какой?
— Какой-то — все приглядываисся ко мне... А слава шумит, что ты простецкий, погулять любишь... Врут? Тебе годов-то сколь?
— Сколь есть, все мои. Это кто?— Степан кивнул на товарища Уса.
— Это мой думный дьяк, Иванов Матвей.
— Пускай он пока там подумает,— Степан кивнул.— За шатром.
— Я не помешаю,— скромно, с каким-то неожиданным внутренним достоинством сказал Матвей.
Был он в сравнении со своим атаманом далеко не богатырского вида, среднего роста, костлявый, с морщинистым лицом, на котором сразу обращали на себя внимание глаза — умные, все понимающие, с грустной усмешкой. Степан невольно засмотрелся в эти глаза.
— Свой человек,— сказал Ус.
— Добре. Дай-ка нам с атаманом погутарить,— настоял Степан.
Матвей вышел.
— Слыхал, чего я надумал?— прямо спросил Степан.
— Слыхал,— не сразу ответил Ус.— Слыхал. Могу дорогу показать...
— Это по какой ты бежал-то оттуль? Плохая дорога. Мы другую найдем.
— Лихой атаман!— с притворным восхищением воскликнул Ус.— Уж и побегать не даст. А меня дед учил: не умеешь бегать — не ходи на войну. Бывает, Степа. Что горяч ты — это хорошо, а вот если горяч, да с дуринкой — это уж плохо. Не ходи тада на Москву — там таких с колокольни вниз головой спускают.
Степан улыбнулся.
— Крепко тебя там припужнули.
— Что ты! Шибко уж колокольня-то та высокая. Не видал?
— Видал. Высокая.
