Фрола. Из дома не откликнулись.
— Я, Фрол!— сказал Корней.
В горнице сидел Михайло Самаренин. На столе вино, закуска.
— Дожили,— вздохнул Корней, присаживаясь к столу.— Налей, Фрол. Он там гуляет, страмец, а тут взаперти, как...
— Долго не нагуляет,— успокоил Фрол, наливая войсковому большую чарку.— Это ему не шахова земля — голову враз открутют.
— Ему-то открутют — дьявол с ей, об ей давно уж топор плачет. У меня об своей душа болит.— Корней выпил, крикнул, пососал ус.— Свою жалко, вот беда.
— Чего слышно?— спросил Михайло.
— Стал у Паншина. Ваську ждет. Ты говоришь — открутют... У его уж сейчас тыщ с пять, да тот приведет... Возьми их! Сами открутют кому хошь. Беда, братцы мои, атаманы, большая беда. Ишшо одна беда могет быть...— Корней оглянулся на дверь горницы.
— Никого нету,— сказал Фрол.
— Письмо перехватили от гетмана да от Серка к Стеньке.
У Фрола и Михаилы вытянулись лица.
— Чего пишут?
— Дорошенко не склонился, а Серик, козел чубатый, спрашивает: где бы, в каком урочище им сойтиться вместе.
— Вот какая моя дума: надо спробовать унять Стеньку. Фрол, поедешь...— заговорил Михайло.
— Ты что!
— Не тронет он тебя,— согласился со своим товарищем Корней.— Полный раздор с нами чинить ему тоже не с руки: он не дурак — оставлять за спиной обиженных. А поедешь ты от всех нас. С письмом Петра Дорошенки. Серково письмо я в печь бросил. Ехать надо сразу — чтоб успеть до Васьки.
— Не мне бы надо...
— Тебе, ты с им в дружках ходил. Сулился ж он не тронуть тебя. Поговори душевно... Хошь ба он, черт бешеный, на калмык повернул. Подтолкнуть бы его, пока он один-то... Ты, Михайло, собирайся в Москву: надо и об своих головах подумать. Все скажешь, как есть: ничего, мол, не могли поделать. Прибери казаков — и с богом. Без огласки чтоб.
Все трое посидели в молчании.
— Он когда на Москву-то задумал, где?— спросил Корней Фрола.
— А черт его знает? Его рази поймешь? Везде поносил ее... Царя, говорит, за бороду отдеру разок...
— Разок надо бы,— неожиданно сказал Корней.— Не худо бы... С головой вместе. Только шумом городка не срубить. Славный он казак, Стенька... Жалко мне его...
— Тут самая пора — себя пожалеть,— заметил Самаренин.— А то выходит: он — ногой в стремя, а мы — головой в пень.
В раннюю рань к лагерю разинцев подскакали трое конных; караульный спросил, кто такие.
— Аль не узнал, Кондрат?— откликнулся один с коня.
— Тю!.. Фрол?
— Где батька?
— А вон, в шатре.
Фрол тронул коня... Трое вершных стали осторожно пробиваться между спящими, направляясь к шатру.
Кондрат постоял, посмотрел вслед им... И вдруг его резнуло какое-то недоброе предчувствие.
— Фрол!— окликнул он.— А ну, погодь.
— Чего?— Фрол остановился, подождал Кондрата.
— Ты зачем до батьки?
— Письмо ему. С Украины, от Дорошенки.
— Покажь.
— Да ты что, бог с тобой! Кондрат!..
— Покажь.
Фрол достал письмо, подал Кондрату. Тот взял его и пошел в шатер.
— Скажи: мне надо с им погутарить!— крикнул Фрол.
— Скажу.
Скоро из шатра вышел Степан — босиком, в шароваpax, взлохмаченный и припухший от сна и с тяжкого хмеля.
— Здорово, Фрол.
— Здорово, Степан...
— Чего не заходишь?
Смотрели друг на друга внимательно, напряженно.
— Письмо. От Петра Дорошенки...
— Ты заходи!
Фрол, умный, дальновидный Фрол, мучительно колебался.
— Не склоняется Петро...
Степан понимал, что происходит с Фролом.
— Да шут с им, с Петром. Я и не надеялся шибко-то, ты ж знаешь.
Фрол незаметно, как ему казалось, зыркнул глазами по сторонам: лагерь спал.
— Я от Серка жду. От Ивана. Заходи.— Степан пошел в шатер. Нарочито беспечным шагом. Вошел.
Фрол остался на коне.
— Пронька,— сказал он молодому казаку,— иди передом.
Пронька не понял.
— Иди!— сдавленным голосом сказал Фрол.— А я погляжу...
Пронька слез с коня, пошел в шатер. Фрол остался на коне.
Фрол хорошо знал Степана. Случилось, как он ждал — нервы Степана напряглись до предела, он не выдержал: заслышав шаги казака, стремительно вышагнул навстречу ему с перначом. Обнаружив хитрость друга-врага, замер на мгновение...
Фрол разворачивал коня.
— Погоди, Фрол!— вскрикнул Степан, бросая пернач.
Фрол нахлестывал коня плетью... Казак, который оставался на коне, тоже развернулся... Выбежавший на вскрик атамана Кондрат приложился было к ружью...
— Не надо,— сказал Степан. Подбежал к свободному коню, прыгнул.
И началась гонка.
...Вылетели из пределов лагеря, ударились в степь.
Конь под Степаном оказался молодой; помаленьку расстояние между двумя впереди и третьим сзади стало сокращаться. Видя это, казак Фрола отвалил в сторону — от беды.
— Фрол!.. Я же неоружный!
Фрол оглянулся, подстегнул коня.
— Придержи, Фрол!.. Я погутарю с тобой!— еще крикнул Степан.
Фрол нахлестывал коня.
— В гробину тебя!— выругался Степан.— Не уйдешь!
И тут случилось то, чего никак не ждал Степан: конь его споткнулся. Степан перелетел через голову коня, ударился о землю. Некоторое время лежал, вцепившись руками в молодую зеленую травку. Конь стоял рядом.
Степан с трудом поднялся, поглядел вслед далекому уже Фролу. Подошел к коню, намотал на левую руку повод, развернулся и тяжко, с придыхом ударил кулаком в добрую, неповинную морду. Конь захрапел, хотел дать вдыбки, но Степан держал его сильной рукой и бил другой, и бил яростно, исступленно... Конь храпел, рвался из узды. Человек бил и бил. Наконец животное, обезумев от боли, кинулось грудью на
