Владимир Николаич заблеял было:
Но — смолк. Не умел он. Стал слушать.
Брат с сестрой пели:
Тут вошел Витька.
Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон появился.
— Сынок пришел! Поесть хочешь?
— Нет,— сказал Витька.— Я у Юрки поел...
— Господи!.. «У Юрки». Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит...
— Нам дед Ефим сала дал.
— Витьк, ну-ка, сыграй нам!— сказал дядя Коля.— А?
— Я уроки не выучил,— сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.
— Ну, сыграл бы...— попросила и мать.
— Хо!.. Говорят: уроки не выучил...
— Что ж ты их до сих пор не выучил?— обиделся дядя Коля.— Ох, Витька, Витька... Ну, иди учи.
Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.
— Ну, иди, иди — учи,— тоже сказала она.
Витька ушел в горницу.
Дядя Володя поднялся...
— Ну, пора и честь знать, как говорят.
— Да посиди еще!— воскликнул Николай.— Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?
— Посидите,— сказала и Груша.
— Да нет, пойду... А то темно станет. Включу счас телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Володю.
— Да нет, пойду... А то темно станет, хулиганов полно на улицах.. Гусь-Хрустальный.
— Ну, приходите... Не забывайте,— слышалось из большой комнаты. Мать говорила.
— Ладно, ладно — приду,— опять изобразил Витька ненавистного ему гостя.— В воскресенье приду. Может, в субботу... Явлюсь, так сказать.
И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресеньям.
Раз явился:
— Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствуется. Лист уже пожелтел.
Два явился:
— Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро — конец. Лист только до первого ветра: слетит.
Три явился:
— Слетел. Голенькие стоят. Пора...
Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.
— Уроки выучил?
— Выучил.
— Ну-ка сядь — поговорим. Как тебе дядя Володя-то?
Витька хотел увильнуть от ответа. Пожал плечами, как он делал, когда не хотел говорить прямо.
— Что?— спросила мать.
— Ничего...
— Не глянется?
Витька опять пожал плечами.
Мать кивнула головой, подумала... И вдруг засмеялась милым своим, ясным смехом.
— Ох, и но-ос!.. На семерых рос, одному достался. А, Витька?.. Вот так нос!
Витька моментально осмелел, затараторил:
— Да он этим своим носом всю мебель нам посшибает! Это же не нос, а форштевень!
— Руль,— коротко определила мать.— Но... Витька-дружок: нам не до жиру — быть бы живу. Так, сына. Дело наше... неважнецкое.
— Да что, с голоду, что ль, помираем?
Мать засмеялась.
— Да нет, что же?.. Нет. Немолодая уж я, сынок,— выбирать-то. Вот штука-то. Время мое ушло. Ушло времечко...— Мать вздохнула.— Десять бы годков назад — этот бы дядя Володя...— И не стала досказывать. А стала говорить совсем другое — может, себя убеждала:
— Да он неплохой — так-то... Вон какой рассудительный. Не пьет.
— Не пьет, а по бутылочке всегда приносит.
— Да это ж... что ж? Разве это пьет? Так-то пьет — это не страшно...
— С бутылочки все и начинается,— стал тоже рассуждать Витька.
Мать опять засмеялась.
— Нет, у него тоже уж теперь — не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то... зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но...
— Какой уж там витязь — гусь!
— Не надо так!— строго велела мать.— Разговорился! Малой еще — так разговаривать. Ишь ты... Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то... больно языкастые нынче стали.
И опять пришел дядя Володя.
Витька увидел его раньше в окно.
— Идет!— крикнул он.
— Кто?
— Ну, кто?.. Хрустальный!
— Витька!— сердито сказала мать.— Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.
Витька отошел от окна.
— Играть, что ли?
— Играй. Какую-нибудь... поновей.
— Какую? Может, марш?
