держат.
— Вот дурак-то!
— Не дурак! Какой он дурак? Это так называемые духари: геройство свое надо показать. Я, если напивался, сразу под стол лез...
— Под стол?
— Не специально, конечно, лез, но... так получалось. Я очень спокойный по натуре.
В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.
Приглашенные некоторые уже сидели за столом. Сидели чинно, прямо. Строго поглядывали на другие столики, где ужинали, выпивали, курили, разговаривали...
Играла музыка, низенький, толстый человек пел итальянскую песню.
— Гордо, но — с уважением,— учил второпях Владимир Николаич, пока они с Грушей шли через зал к банкетному столу.— Станут интересоваться, где работаешь,— фабрика тонкорунного волокна. Все. Кем неважно. В поведении можно быть немного небрежнее. Вон та, в голубом платье... Да вон, вон!..— зашипел Владимир Николаич, показывая глазами.— Возле самовара-то!
— Ну?
— Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница,— загрызет...
— За что?
— Все.— Владимир Николаич широко заулыбался, полупоклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.
Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже подозрительно. Груша очень смущалась.
Наконец они сели на отведенное им место. Получилось — напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи ресторанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.
Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это — весь этот шум, гам, бестолковые разговоры.
— А накурено-то! Неужели не проветривается?
— Дело же в том, что тут специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?
— А вон та, молоденькая... Вон-он, хохочет... Заливается!
— С офицером-то?
— Да. Вы посмотрите, как хохочет! будущая мать.
— Почему «будущая»? У них сейчас это рано...
— Это уж вы меня спросите!— воскликнула женщина в голубом.— Я как раз наблюдаю... результат этого хохота.
— А где наш диссертант-то?— спросил Владимир Николаич.
— За руководителем поехал.
— За генералом, так сказать?
— За каким генералом?
— Ну, за руководителем... Я имею в виду Чехова,— пояснил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: — У него руководитель — какой-то известный профессор.
— А ты говоришь, генерал.
— Ну, генерал — в переносном смысле,— даже рассердился Владимир Николаич. Но говорил он негромко.— Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь... Состри чего-нибудь. Чего сидишь, как...
Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха... И ничего не сказала.
— Немножко будь оживленнее,— уже мягче сказал Владимир Николаич.— Не теряйся, я с тобой. Покритикуй алкоголиков, например.
Груша молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.
— Кузьма Егорыч,— потянулся через стол Владимир Николаич к пожилому, крепкому человеку,— не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?
— Нахожу,— кивнул пожилой, крепкий.— По-моему, он его сейчас съест.
— Кого?— не поняли со стороны.
— Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
— Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода!
— Ходит с микрофоном! Ходит и поет.
— Шаляпин без микрофона пел...
— Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом,— сказал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.
— А вот и диссертант наш!— сказали родные.
К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно профессор.
Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих бездельников.
— Прошу садиться,— сказал диссертант.
— А фасонит-то!— тихо воскликнул Владимир Николаич.— Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом пополам натянул. Фраер.
— Откуда ты такие слова знаешь?— удивилась Груша.
— Боже мой!— в свою очередь удивился Владимир Николаич.— Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахватался, так сказать.
Захлопали бутылки шампанского.
— Салют!— весело сказал один курносый, в очках.— В честь свежеиспеченного кандидата.
— Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?
Профессор вежливо улыбнулся.
— За здоровье нового кандидата!— зашумели.
Кандидат встал.
— За здоровье наших дам!— сказал он.
Это всем очень понравилось.
Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.
— Огурчики соленые или в маринаде?
— Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?
— В маринаде.
— А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.
— Тебе подать в маринаде?— спросил Владимир Николаич Грушу.
— Подай.
— Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..
— А танцуют ничего. А?
— Сергей... уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: «Танцуют ничего».
Засмеялись.
— Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
— Можно. А что?
— Неисправимый человек, этот Сергей!
Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в салат... Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.
Поднялся курносый в очках.
— Позвольте?!
— Тише, товарищи!
