Кольке Королю, хоть к Ваньке Самыкину, у него уголок хороший. А меня прости за... сегодняшнее. Но... Горе ты мое, Горе, ты же мне тоже на болячку жмешь, только не замечаешь. Давай. Со встречей. И до свиданья пока. Не горюй. Гроши есть?
— Есть. Мне там собрали...
— А то могу подкинуть.
— Давай,— передумал Егор.
Губошлеп вытащил из кармана и дал сколько-то Егору. Пачку.
— Где будешь?
— Не знаю. Найду кого-нибудь. Как же вы так — завалились-то?..
В это время в комнату вскользнул один из молодых. Белый от испуга.
— Квартал окружили,— сказал он.
— А ты что?
— Я не знаю куда... Я вам сказать.
— Сам прет на рога Толстому,— засмеялся Губошлеп.— Чего ж ты опять сюда-то? Ах, милый ты мой, теленочек мой... За мной, братики!
Они вышли каким-то черным ходом и направились было вдоль стены в сторону улицы, но оттуда, с той стороны, послышались крепкие шаги патруля. Они — в другую сторону, но и оттуда раздались тоже шаги...
— Так,— сказал Губошлеп, не утрачивая своей загадочной веселости.— Что-то паленым пахнет. А, Егор? Чуешь?
— Ну-ка, сюда!— Егор втолкнул своих спутников в какую-то нишу.
Шаги с обеих сторон приближались...
И в одном месте, справа, по стене прыгнул лучик сильного карманного фонаря.
Губошлеп вынул из кармана наган...
— Брось, дура!— резко и зло сказал Егор.— Психопат. Может, те не расколются... А ты тут стрельбу откроешь.
— Та знаю я их!— нервно воскликнул Губошлеп. Вот сейчас, вот тут он, пожалуй, утратил свое спокойствие.
— Вот: я счас рвану — уведу их. У меня справка об освобождении,— заговорил Егор быстро, негромко, и уже выискивал глазами — в какую сторону рвануть.— Справка помечена сегодняшним числом... Я прикрытый. Догонят — скажу испугался. Скажу: бабенку искал, услышал свистки — испугался сдуру... Все. Не поминайте лихом!
И Егор ринулся от них... И побежал напропалую. Тотчас со всех сторон раздались свистки и топот ног.
Егор бежал с каким-то азартом, молодо... Бежал да еще и приговаривал себе, подпевал первые попавшие слова. Увидел просвет, кинулся туда, полез через какие-то трубы и победно спел:
— Оп, тирдарпупия! Ничего я не видал, ох, никого не знаю!..
Он уже перебрался через эти трубы... Сзади в темноте совсем близко бежали. Егор юркнул в широкую трубу и замер.
Над ним загрохотали железные шаги...
Егор сидел, скрючившись, и довольно улыбался. И шептал:
— Да ничего я не видал, да никого не знаю.
Он затеял какую-то опасную игру. Когда гул железный прекратился и можно было пересидеть тут и вовсе, он вдруг опять снялся с места и опять побежал.
За ним опять устремились.
— Эх, ничего я не видал, эх, никого не знаю! Да никого не знаю!— подбадривал себя Егор. Маханул через какую-то высокую изгородь, побежал по кустам — похоже, попал в какой-то сад. Близко взлаяла собака. Егор кинулся в6ок... Опять изгородь, он перепрыгнул и очутился на кладбище.
— Привет!— сказал Егор. И пошел тихо.
А шум погони устремился дальше — в сторону.
— Ну надо же — сбежал!— изумился Егор.— Всегда бы так, елки зеленые! А то ведь, когда хочешь подорвать, попадаешься, как ребенок.
И опять охватила Егора радость воли, радость жизни. Странное это чувство — редкое, сильное, наверное, глупое.
— Ох, да ничего ж я не видал, да никого не знаю,— еще разок спел Егор. И включил свой славный ящичек на малую громкость. И пошел читать надписи на надгробиях. Кладбище огибала улица, и свет фар надолго освещал кресты, пока машина огибала угол. И тени от крестов, длинные, уродливые, плыли по земле, по холмикам, по оградкам... Жутковатая, в общем-то, картина. А тут еще музычка Егорова — вовсе как-то нелепо. Егор выключил музыку.
— «Спи спокойно до светлого утра»,— успевал прочитывать Егор.
— «Купец первой гильдии Неверов...». А ты-то как здесь?!— удивился Егор.— Тыща восемьсот девяносто... А-а, ты уже давно. Ну, ну, купец первой гильдии... «Едут с товарами в путь из Касимова...» — запел было негромко Егор, но спохватился.
— «Дорогому, незабвенному мужу — от неутешной вдовы»,— прочитал он опять. Присел на скамеечку, посидел некоторое время... Встал.
— Ну, ладно, ребята, вы лежите, а я пойду дальше. Нечего не сделаешь... Пойду себе, как честный фраер: где-то же надо, в конце концов, приткнуть голову. Надо же? Надо.— И все же еще он спел разок.— Да ничего ж я не видал, да никого ж не зна-аю.
И стал он искать, куда бы приткнуться.
У одной двери деревянного домика из сеней ему сурово сказали:
— Иди отсюда! А то я те выйду, покажу горе... Горе покажу и страдание.
Егор помолчал немного.
— Ну, выйди.
— Выйду!
— Выйдешь... Ты мне скажи: Нинка здесь или нет?— по-доброму спросил Егор мужика за дверью.— Только правду! А то ведь я узнаю... И строго накажу, если обманешь.
Мужик тоже помолчал. И тоже сменил тон, сказал дерзко, но хоть не так зло:
— Никакой здесь Нинки нет, тебе говорят! Неужели нельзя сообразить? Шляются тут по ночам- то.
— Поджечь, что ли, вас?— вслух подумал Егор.— И брякнул спичками в кармане.— А?
За дверью долго молчали.
— Попробуй,— сказал наконец голос. Но уже вовсе не грозно.— Попробуй подожги. Нет Нинки, я те серьезно говорю. Уехала она.
— Куда?
— На север куда-то.
— А чего ты сразу лаяться кинулся? Неужели трудно было сразу объяснить?..
— А потому что меня зло берет на вас! Из-за таких вот и уехала... С такими же вот.
— Ну, считай, что она в надежных руках — не пропадет. Будь здоров!
...В телефонной будке Егор тоже рассердился.
— Почему нельзя-то?! Почему?— орал он в трубку.
Ему что-то долго объясняли.
— Заразы вы все,— с дрожью в голосе сказал Егор.— Я из вас букет сделаю, суки: головками вниз посажу в клумбу... Ну твари!— Егор бросил трубку... И задумался.— Люба,— сказал он с дурашливой нежностью.— Все. Еду к Любе.— И он зло саданул дверью будки и пошагал к вокзалу. И говорил дорогой:
— Ах ты, лапушка ты моя! Любушка-голубушка... Оладушек ты мой сибирский! Я хоть отъемся около
