тебя... Хоть волосы отрастут. Дорогуша ты моя сдобная!— Егор все набирал и набирал какого-то остервенения.— Съем я тебя поеду!— закричал он в тишину, в ночь. И даже не оглянулся посмотреть — не потревожил ли кого своим криком. Шаги его громко отдавались в пустой улице; подморозило на ночь, асфальт звенел.— Задушу в объятиях!.. Разорву и схаваю! И запью самогонкой. Все!
И вот районный автобус привез Егора в село Ясное.
А Егора на взгорке стояла и ждала Люба. Егор сразу увидел и узнал ее... В сердце толкнуло — она!
И пошел к ней.
— Е-мое,— говорил он себе негромко, изумленный,— да она просто красавица! Просто зоренька ясная. Колобок просто... Красная шапочка...
— Здравствуйте!— сказал он вежливо и наигранно застенчиво. И подал руку.— Георгий.— И пожал с чувством крепкую крестьянскую руку. И на всякий случай тряхнул ее, тоже с чувством.
— Люба.— Женщина просто и как-то задумчиво глядела на Егора. Молчала. Тому — от ее взгляда — сделалось беспокойно.
— Это я,— сказал он. И почувствовал себя очень глупо.
— А это — я,— сказала Люба. И все смотрела на него спокойно и задумчиво.
— Я некрасивый — зачем-то сказал Егор.
Люба засмеялась.
— Пойдем-ка посидим пока в чайной,— сказала она.— Расскажи про себя, что ли...
— Я непьющий,— поспешил Егор.
— Ой ли?— искренне удивилась Люба. И очень как-то просто у нее это получалось, естественно. Егора простота эта сбила с толку.
— Нет, я, конечно, могу поддержать компанию, но... это... не так чтоб засандалить там... Я очень умеренный.
— Да мы чайку выпьем, и все. Расскажешь про себя маленько.— Люба все смотрела на своего заочника... И так странно смотрела, точно над собой же и подсмеивалась в душе, точно говорила себе, изумленная своим поступком: «Ну, не дура ли я? Что затеяла-то?» Но женщина она, видно, самостоятельная: и смеется над собой, а делает, что хочет.— Пойдем... Расскажи. А то у меня мать с отцом строгие, говорят: и не заявляйся сюда со своим арестантом.— Люба шла несколько впереди и, рассказывая это, оглядывалась, и вид у нее был спокойный и веселый.— А я им говорю: да он арестант-то по случайности. По несчастью. Верно же?
Егор при известии, что у нее родители, да еще строгие, заскучал. Но вида не подал.
— Да-да,— сказал он «интеллигентно».— Стечение обстоятельств, громадная невезуха...
— Вот и я говорю.
— У вас родители — кержаки?
— Нет. Почему ты так решил?
— Строгие-то... Попрут еще. Я, например, курю.
— Господи, у меня отец сам курит. Брат, правда, не курит...
— И брат есть?
— Есть. У нас семья большая. У брата двое детей — большие уже: один в институте учится, другая десятилетку заканчивает.
— Все учатся... Это хорошо,— похвалил Егор.— Молодцы. Но, однако, ему кисло сделалось от такой родни.
Зашли в чайную. Сели в углу за столик. В чайной было людно, беспрестанно входили и выходили... И все с интересом разглядывали Егора. От этого тоже было неловко, неуютно.
— Может, мы возьмем бутылочку да пойдем куда-нибудь?— предложил Егор.
— Зачем? Здесь вон как славно... Нюра, Нюр!— позвала Люба девушку.— Принеси нам, голубушка... Чего принести-то?— повернулась к Егору.
— Красненького,— сказал Егор, снисходительно поморщившись.— У меня от водки изжога.
— Красненького, Нюр!— Загадочное производила впечатление Люба: она точно играла какую-то умную игру, играла спокойно, весело и с любопытством всматривалась в Егора, разгадал тот или нет, что это за игра?
— Ну, Георгий?..— начала она.— Расскажи, значит, про себя.
— Прямо как на допросе,— сказал Егор и мелко посмеялся. Но Люба его не поддержала с этим смешком, и Егор посерьезнел.
— Ну, что рассказывать? Я — бухгалтер, работал в ОРСе, начальство, конечно, воровало... Тут — бах!— ревизия. И мне намотали... Мне, естественно, пришлось отдуваться. Слушай,— тоже перешел он на «ты».— Давай уйдем отсюда: они смотрят, как эти...
— Да пусть смотрят! Чего они тебе? Ты же не сбежал.
— Вот справка!— воскликнул Егор. И полез было за справкой в карман.
— Я верю, верю, господи! Я так — к слову. Ну, ну? И сколько же ты сидел?
— Пять.
— Ну?
— Все... А что еще?
— Это с такими ручищами ты — бухгалтер? Даже не верится!
— Что? Руки?.. А-а. Так это я их уже там натренировал...— Егор потянул руки со стола к себе.
— Такими руками только замки ломать, а не на счетах...— Люба засмеялась.
И Егор, несколько встревоженный, фальшиво посмеялся тоже.
— Ну а здесь чем думаешь заниматься? Тоже бухгалтером?
— Нет!— поспешно сказал Егор.— Бухгалтером я больше не буду.
— А кем же?
— Надо осмотреться... А можно малость попридержать коней, Люба?— Егор тоже прямо глянул в глаза женщины.— Ты как-то сразу погнала вмах: работа, работа... Работа — не Алитет. Подожди с этим.
— А зачем ты меня обманывать-то стал?— тоже прямо спросила Люба.— Я же писала вашему начальнику, и он мне ответил...
— А-а,— протянул Егор, пораженный.— Вот оно что...— И ему стало легко и даже весело.— Ну, тогда гоню всю тройку под гору. Наливай.
И включил Егор музыку.
— А такие письма писал хорошие,— с сожалением сказала Люба.— Это же не письма, а целые... поэмы прямо целые.
— Да?— оживился Егор.— Тебе нравятся? Может, талант пропадает...— Он пропел: «Пропала молодость, талант в стенах тюрьмы. Давай, Любовь, наливай. Централка, все ночи полные огня... Давай, давай!»
— А чего ты-то погнал? Подожди... Поговорим.
— Ну, начальничек, мля!— воскликнул Егор.— И ничего не сказал мне. А тихим фраером я подъехал. Да? Бухгалтером...— Егор сам хохотнул.— Бухгалтер... по учету товаров широкого потребления.
— Так чего же ты хотел, Георгий?— спросила Любa —Обманывал-то... Обокрасть, что ли, меня?
— Ну, мать!.. Ты даешь: поехал в далекие края — две пары валенок брать. Ты меня оскорбляешь, Люба.
— А чего же?
— Что?
— Чего хочешь-то?
— Не знаю. Может, отдых душе устроить... Но это тоже не то: для меня отдых — это... Да. Не знаю, не знаю, Любовь.
— Эх, Егорушка…
Егор даже вздрогнул и даже испуганно глянул на Любу: так похоже она это сказала: так говорила далекая преступная Люсьен.
