Наташка засмеялась.
— Ну и дурак ты, Ванька! — сказала она, размазывая по лицу слезы. — Все равно скажу маме, как ты меня пужаешь.
Ванька подошел к окну и стал оттаивать кружок на стекле, чтобы смотреть на дорогу.
В избе тихо, сумрачно и пусто. И холодно.
— Вань, расскажи, как вы волка видели? — попросила Наташка.
Ваньке не хочется рассказывать — надоело.
— Как… Видели, и все.
— Ну уж!
Опять молчат.
— Вань, ты бы сейчас аржаных лепешек поел? Горяченьких, — спрашивает Наташка ни с того ни с сего.
— А ты?
— Ох, я бы поела!
Ванька смеется. Наташка тоже смеется.
В это время под окнами заскрипели легкие шаги. Ванька вскочил и сломя голову кинулся встречать мать.
Наташка запуталась в фуфайке, как перепелка в силке, — никак не может слезть с печки.
— Вань, ссади ты меня, а… Ва-ань! — просит она. Ванька пролетел мимо с криком:
— А я первый услыхал!
Мать в ограде снимала с веревки стылое белье. На снегу около нее лежал узелок.
— Мам, чо эт у тебя?
— Неси в избу. Опять раздешкой выскакиваешь!
В избе Наташка колотит ножонкой в набухшую дверь и ревет — не может открыть. Увидев Ваньку с узелком в руках, она перестает плакать и пытается тоже подержаться за узел — помочь брату.
Вместе проходят к столу, быстренько развязывают узел — там немного муки и кусок сырого мяса. Легкое разочарование — ничего нельзя есть немедленно.
Мать со стуком свалила в сенях белье, вошла в избу. Она, наверно, очень устала и намерзлась за день. Но она улыбается. Родной, веселый голос ее сразу наполнил всю избу, пустоты и холода в избе как не бывало.
— Ну, как вычтут?.. Таля? (Она так зовет Наташку.) Ну-ка расскажи, хозяюшка милая.
— Ох, мамочка-мама! — Наташка всплескивает руками. — У Ваньки в сумке бабки были. Он их считал.
Ванька смотрит в большие синие глаза сестры и громко возмущается:
— Ну что ты врешь-то! Мам, пусть она не врет никогда…
Наташка от изумления приоткрыла рот, беспомощно смотрит на мать: такой чудовищной наглости она не в силах еще понять.
— Мамочка, да были же! Он их в сенцы отнес. — Она чуть не плачет. — Ты в сенцы-то кого отнес?
— Не кого, а чего, — огрызается Ванька. — Это же неодушевленный предмет.
Мать делает вид, что сердится на Ваньку.
— Я вот покажу ему бабки. Такие бабки покажу, что он у нас до-олго помнить будет.
Но сейчас матери не до бабок — Ванька это отлично понимает. Сейчас начнется маленький праздник — будут стряпать пельмени.
— У нас дровишек нисколько не осталось? — спрашивает она.
— Нету, — сказал Ванька и предупредительно мотиулся на полати за корытцем. — В мясо картошки будем добавлять?
— Маленько надо.
Наташка ищет на печке скалку.
— Обещал завезти Филипп одну лесинку… Не знаю… может, завезет, — говорит мать, замешивая в кути тесто.
Началась светлая жизнь. У каждого свое дело. Стучат, брякают, переговариваются… Мать рассказывает…
— Едем сейчас с сеном, глядь: а на дороге лежит лиса. Лежит себе калачиком и хоть бы хны — не шевелится, окаянная. Чуток конь не наступил. Уж до того они теперь осмелели, эти лисы.
Наташка приоткрыла рот — слушает. А Ванька спокойно говорит:
— Это потому, что война идет. Они в войну всегда смелые. Некому их стрелять — вот они и валяются на дорогах. Рыжуха, наверно?
…Мясо нарублено. Тесто тоже готово. Садятся втроем стряпать. Наташка раскатывает лепешки, мать и Ванька заворачивают в них мясо.
Наташка старается, прикусив язык; вся выпачкалась в муке. Она даже не догадывается, что вот эти самые лепешечки можно так поджарить на углях, что они будут хрустеть и таять на зубах.
Если бы в камельке горел огонь, Ванька нашел бы случай поджарить парочку.
— Мама, а у ней детки бывают? — спрашивает Наташка.
— У кого, доченька?
— У лисы.
Ванька фыркнул.
— А как же они размножаются, по-твоему? — спрашивает он Наташку.
Наташка не слушает его — обиделась.
— Есть у нее детки, — говорит мать. — Ма-аленькие… лисятки.
— А как же они не замерзнут?
Ванька так и покатился.
— Ой, ну я не могу! — восклицает он. — А шубки-то у них для чего?
— Ты тут не вякай, — говорит Наташка. — Лоботряс!
— Не надо так на брата говорить, доченька. Это нехорошо.
— Не выучится он у нас, — говорит Наташка, глядя на Ваньку строгими глазами. — Потом хватится.
— Завтра зайду к учительше, — сказала мать и тоже строго посмотрела на Ваньку, — узнаю, как он там…
Ванька сосредоточенно смотрит в стол и швыркает носом. Мать посмотрела в темное окно и вздохнула:
— Обманул нас Филиппушка… образина косая! Пойдем в березник, сынок.
Ванька быстренько достает с печки стеганые штаны, рукавицы-лохмашки, фуфайку. Мать тоже одевается потеплее. Уговаривает Наташку:
— Мы сейчас, доченька, мигом сходим. Ладно?
Наташка смотрит на них и молчит. Ей не хочется одной оставаться.
Мать с Ванькой выходят на улицу, под окном нарочно громко разговаривают, чтобы Наташка их слышала. Мать еще подходит к окну, стучит Наташке:
— Таля, мы сейчас придем. Никого не бойся, милая! Наташка что-то отвечает — не разобрать что.
— Боится, — сказала мать. — Милая ты моя-то… — Отвернулась и вытерла рукавицей глаза.
— Они все такие, — объяснил Ванька.
…Спустились по крутому взвозу к реке. На открытом месте гуляет злой ветер. Ванька пробует увернуться от него: идет боком, идет задом, а лицо все равно жжет как огнем.
— Мам, посмотри! — кричит он. Мать осматривает его лицо, больно трет шершавой рукавицей щеку. Ванька терпит.
В лесу зато тепло и тихо. Удивительно тихо, как в каком-то сонном царстве. Стройные березки молча обступили пришельцев и ждут. Ванька вылетел вперед по глубокому снегу и, облюбовав одну, ударил обухом
