ее. Всегда у него так: как что чуть посерьезнее, поглубже — так не его.
— Чего ты плачешь?
— Да потому, что вы только о себе думаете… эгоисты несчастные! Он любит! — Она вытерла слезы. — Любишь, так уважай хоть немного, а не так…
— Что же я такого сделал? В окно залез — подумаешь! Ко всем лазят…
— Не в окне дело. Дураки вы все, вот что. Тот дурак тоже… весь высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался.
— Как уезжать? Куда? — Пашка понял, кто этот дурак.
— Куда… Спроси его!
Пашка нахмурился.
— На полном серьезе?
Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала. Пашке стало до того жалко ее, что под сердцем заныло.
— Собирайся! — приказал он.
Настя вскинула на него удивленные глаза.
— Поедем к нему. Я объясню этим московским фраерам, что такое любовь человеческая.
— Сиди уж… не трепись!
— Послушайте, вы!.. Молодая, интересная… — Пашка приосанился. — Мне можно съездить по физиономии, так? Но слова вот эти дурацкие я не перевариваю. Что значит — не трепись?
— Куда ты поедешь сейчас? Ночь глубокая…
— Наплевать. Одевайся. На — кофту! Пашка снял со спинки стула кофту, бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности.
Пашка опять заходил по горнице.
— Из-за чего же это он приревновал? — спросил он не без самодовольства.
— Танцевали… ему сказал кто-то. Потом в кино шептались. Он же дурак набитый.
— Что же ты не могла ему объяснить?
— Нужно мне объяснять! Никуда я не поеду.
Пашка остановился.
— Считаю до трех: раз, два… А то целоваться полезу!
— Я те полезу! Что ты ему скажешь?
— Я знаю что!
— А я к чему там?
— Надо.
— Да зачем?
— Я не знаю, где он живет. Вообще надо ехать. Точка.
Настя надела кофту, туфли.
— Лезь. Я за тобой. Видел бы кто-нибудь сейчас…
Пашка вылез в сад, помог Насте. Вышли на дорогу.
Полуторка ворчала на хозяина.
— Садись, ревушка-коровушка!.. Возись тут с вами по ночам.
Пашке эта новая нежданная роль нравилась.
Настя залезла в кабину
— Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?
— Где уж тут!.. С вами вперед прокиснешь, чем…
— Ну до чего ты, Павел…
— Что? — строго спросил Пашка.
— Ничего.
— То-то. — Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал.
…Инженер не спал, когда Пашка постучал ему в окно.
— Кто это?
— Я.
— Кто я?
— Пашка. Павел Егорыч.
Инженер открыл дверь, впустил Пашку. Не скрывая удивления, уставился на него.
Пашка кивнул на стол, заваленный бумагами.
— Грустные стихи сочиняешь?
— Я не понимаю, слушай…
— Поймешь. — Пашка сел к столу, отодвинул локтем бумаги. — Любишь Настю?
— Слушай!.. — Инженер начал краснеть.
— Любишь. Значит, так: иди веди ее сюда — она в машине сидит.
— Где? В какой машине?
— На улице. Ко мне зря приревновал: мне с хорошими бабами не везет.
Инженер быстро вышел на улицу, а Пашка, Павел Егорыч, опустил голову на руки и закрыл глаза. Он как-то сразу устал. Опять некстати вспомнились надоевшие слова: «В жизни раз бывает…» В груди противно заболело.
Вошли инженер с Настей.
Пашка поднялся. Некоторое время смотрел на них, как будто собирался сказать напутственное слово.
— Все? — спросил он.
— Все, — ответил инженер.
Настя улыбнулась.
— Вот так, — сердито сказал Пашка. — Будьте здоровы. — Он пошел к выходу.
— Куда ты? Погоди!.. — запротестовал инженер. Пашка, не оглянувшись, вышел.
Уезжал Пашка из этой деревни. Уезжал в Салтон. Прохорову он подсунул под дверь записку с адресом автобазы, куда просил прислать справку о том, что он отработал честно три дня на посевной. Представив себе, как будет огорчен Прохоров его отъездом, Пашка дописал в конце: «Прости меня, но я не виноват».
Пашке было грустно. Он беспрерывно курил.
Пошел мелкий дождь.
У Игренева, последней деревни перед Салтоном, на дороге впереди выросли две человеческие фигуры. Замахали руками.
Пашка остановился.
Подбежали молоденький офицер с девушкой.
— До Салтона подбрось, пожалуйста! — Офицер был чем-то очень доволен.
— Садись!
Девушка залезла в кабину и стала вертеться, отряхиваться. Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться, хохотали.
Пашка искоса разглядывал девушку — хорошенькая, белозубая, губки бантиком — прямо куколка! Но до Насти ей далеко.
— Куда это на ночь глядя? — спросил Пашка.
— В гости, — охотно откликнулась девушка. И высунулась из кабины — опять говорить со своим дружком. — Саша? Саш!.. Как ты там?!
— В ажуре! — кричал из кузова лейтенант.
— Что, дня не хватает? — опять спросил Пашка.
— Что? — Девушка мельком глянула на него и опять: — Саша? Саш!..
— Все начисто повлюблялись, — проворчал Пашка. — С ума все посходили. — Он вспомнил опять Настю: совсем недавно она сидела с ним рядом — чужая. И эта чужая.
— Саша! Саш!..
