– Не знаю… Нет, ненормально. Наказание, да, наказание. Я боялся одиночества…
– Мало тебе старух? – все не унимался в своем разговоре Максимыч.
Но тут уж вмешался Пилипенко:
– Ну, это ты тоже – со старухами-то… Для чего она ему?
– Обед сготовит, подметет…
– «Подметет». Ерунду говоришь какую-то.
– А эта для чего ему? – не сдавался Максимыч.
– Но что теперь делать? Что делать? – в отчаянии повторял профессор. Вытер платком слезы. – Вся жизнь… труд всей жизни – самому смешны и нелепы: куда важней – норковая шубка. По крохам, по зернышкам собирал знания, радовался, что открываю людям чистые целебные родники родной речи… И все, все поглотила норковая шубка. Любую рукопись отдам за норковую шубку! Но ведь никто же так скоро не заплатит. А завтра ее купит какой-нибудь спекулянт. Слушайте, вы, – обратился профессор к Пилипенке, – вы какой-то, кажется, начальник, за вами приезжает черная машина…
– Приезжала, – поправил Максимыч.
– Погоди, – строго остановил его Пилипенко. – Ну, так? Что вы хотели сказать?
– Я спрашиваю вас: почему у нас существует спекуляция?
– А почему у нас, – сразу без подготовки заговорил Пилипенко, – существуют университеты? Почему у нас существуют метро, театры, детсадики, бесплатное обучение, бесплатное медицинское обслуживание?..
– Он про спекулянтов спрашивает! – удивился Максимыч. – Ты что?
– А я спрашиваю про университеты. Почему – одно мы видим, так сказать, крупным планом, а все другое… всего другого – как бы даже и нету.
– Да кто же говорит, что нету! Есть… Все есть. Но мне нужна норковая шубка. Дайте мне в долг полторы тысячи, я через месяц верну – у меня книга выходит.
– Если бы у меня даже были такие деньги, я бы их вам не дал, – жестоко сказал Пилипенко.
– Почему? – удивился профессор.
– Ваша жена прекрасно одета, я видел. Какого ей черта еще нужно?
– Она хочет норковую шубку…
– А больше она ничего не хочет? – взорвался Максимыч. – Дрын хороший она не хочет? По этой… по…
– Погоди, – остановил Пилипенко «сантехника». Пилипенко успокоился и даже отрезвел. – Профессор, что вы сказали: «Любую рукопись отдам за норковую шубу»?
– Любую! – вскричал пьяненький профессор в величайшем горе. – Самую древнюю рукопись!.. «Слово о полку Игореве», если бы имел, отдал бы, только бы не эта истерика, не этот визг. Все бы отдал! Только – наличными: завтра, до одиннадцати часов. Полбиблиотеки отдам – у меня уникальная библиотека. Хотите?
– Профессор, – с укоризной сказал Пилипенко.
– Душу запродам черту!.. – У профессора у самого, кажется, начиналась истерика. – Только бы не этот визг. О господи!..
– Стоп! – сказал Максимыч. – Вы тут, конечно, все умные, а я – дурак, я не учился двадцать семь лет в…
– Кто тебе говорит, что ты…
– Ти-ха! – рявкнул добрый Максимыч. – Я лапоть…
– Я сам лапоть! – воскликнул профессор.
– Что вы, сдурели, что ли? – спросил Пилипенко. – В каком смысле – лапоть? В смысле происхождения, что ли? Тогда я тоже лапоть.
– Ти-ха! – вовсю разошелся Максимыч. – Вы – хромовые сапоги, а я – лапоть. Но я умею останавливать истерики. Я специалист по истерикам…
– Иди останови ее! – взмолился профессор. – Как ты это сделаешь? Она слышать ничего…
– Остановлю за две минуты.
– Как? – спросил и Пилипенко.
– Если бы ее кто-нибудь бы вразумил, – простонал профессор. – О-о, если бы кто-нибудь…
– Напиши мне некоторые культурные слова, – сказал Максимыч профессору, – я с их начну, чтобы она сразу дверь не закрыла. Как ее зовут? Надежда… как-то…
– Надежда Сергеевна.
– Семеныч, пиши на листе крупными буквами, – велел Максимыч Пилипенке. – А ты говори.
– Надежда Сергеевна, – стал диктовать профессор, а Пилипенко вырвал из блокнота лист и начал писать. – Надежда Сергеевна, – опять взмолился профессор, – заклинаю тебя небом…
– Ну, ерунда какая-то, – перестал писать Пилипенко. – При чем тут небо?
– Пиши, пиши, – сказал Максимыч. – Чем глупей, тем лучше.
– Хорошо, я буду проще, – согласился профессор. – А то действительно… демонизм какой-то. Надежда Сергеевна, ну неужели какая-то норковая шуба…
– Вшивая норковая шуба, – подсказал Максимыч.
Пилипенко только рукой на него махнул – чтоб помолчал.
– Неужели какая-то… норковая шуба, – продолжал профессор, – способна заменить человеку…
– Я предлагаю так, – перебил Пилипенко. – Надежда Сергеевна! Мы пока не можем всех одеть в норковые шубы, но неужели вы не видите других достижений? Неужели вы…
– Плевать она хотела на всех! – раздраженно сказал профессор. – Ей, ей нужна норковая шуба. Что ей все? Всем она не нужна… Мне она не нужна.
– И мне не нужна – у меня вон тулуп есть, – сказал Максимыч.
Пилипенко посмотрел на них.
– Вы что, намекаете, что мне, что ли, она нужна? Мне она тоже не нужна.
С грехом пополам составили они «бумагу», и Максимыч пошел с ней к Надежде Сергеевне. Пошел… и не вернулся.
…В суде Максимыч досказал эту историю так:
– Мы составили бумагу… Там были хорошие слова. И я пошел… Я честно прочитал ей через дверь, что там было написано…
– Она не открыла вам?
– Нет, я через дверь читал.
– Ну, так?
– Она вызвала милиционера… Я продолжаю говорить – думаю, она слушает, – а милиционер уже сзади стоит.
– Почему же она вызвала милиционера? Вы же говорите, там были хорошие слова.
– Я от себя стал добавлять, – с неохотой пояснил «сантехник» Максимыч. – Мне жалко этого старичка: она его загодя в гроб загонит со своими шубками. Ну, добавил малость от себя…
– Оскорблять стали?
– Ну… как? Ну, говорил, что… Наверно, оскорблял.
– Вот гражданка Сахарова пишет в своем заявлении, что вы пригрозили ей, что если вы увидите ее в норковой шубе, то снимете с нее эту шубу, а ей взамен отдадите свой тулуп. Вы говорили так?
– Да куда мне ее? – попытался было уйти от ответа Максимыч. – Зачем?
– Но вы говорили так или нет?
– Говорил.
– Это же угроза.
– Ну… как?.. Угроза.
Максимыч получил десять суток.
Привет Сивому
Эта история о том, как Михаил Александрович Егоров, кандидат наук, длинный, сосредоточенный очкарик, чуть не женился.
Была девушка… женщина, которая медленно, ласково называла его – Мишель. Очкарика слегка
