Василий Шукшин
•
ЭНЕРГИЧНЫЕ ЛЮДИ
Жил-был на свете Аристарх Петрович Кузькин, и жила-была жена его, Вера Сергеевна… Впрочем, почему — жили, они и теперь живут, а это и есть рассказ про их жизнь: какая случилась с ними и с их друзьями непредвиденная печальная история. Обоим им под сорок, конкретные, жилистые люди; у Аристарха Петровича интеллигентная плешь, маленькие, сведенные к носу глаза, он большой демагог, не лишен честолюбия. Вера Сергеевна — тоже демагог; но нет того мастерства, изящества, как у Аристарха Петровича, она из рабочей семьи, но тоже очень честолюбива и обидчива. Он и она — из торговой сети, он даже что-то вроде заведующего, что ли, она — продавщица ювелирного магазина «Сапфир». Была у них трехкомнатная квартира. Все было бы хорошо, но… Про это «но» много уже рассуждали — да: НО…
Аристархушка крепко пил.
И пил, собака, изобретательно.
Вечер, который незаметно превращается в ночь
Аристарх назвал гостей пять человек, заставили письменный стол шампанским, коньяком, икрой в баночках… В комнате у Аристарха накурено и шумно — что-то такое, кажется, обмывали, может быть, автомобильные покрышки, потому что в коридоре лежали автомобильные покрышки, пять штук.
Вера Сергеевна много боролась с пьянством мужа, обозлилась вконец и отрешилась. Сидела в своей комнате и смотрела телевизор, нарочно запустив его на полную громкость, чтобы хоть как-то помешать этим идиотам, которые шумели в комнате Аристарха.
Гости шумели.
— Ты ль меня, я ль тебя любить буду!.. — пел один, вовсе лысый; и все одно: «ты ль меня, я ль тебя:»
— Ну, полетели?! Вы, полетели?! — приставал ко всем курносый человек в очках и смеялся, и махал руками, как птица, и все звал: — Ну, полетели?!
— Рано, рано, — говорил Аристарх. — Тут еще полно всяких мошек.
Похоже, этот курносый хотел затеять какую-то знакомую игру, в перелетных птиц, что ли, но еще не все наклюкались. А один — с большим брюхом — не знал что это такое — «полетели». И тоже приставал ко всем:
— А куда полетели-то? А? Куда это лететь-то?
— На Кудыкину гору!
— Куда, куда?
— Туда!..
— Да он же не знает, чего ты озверел-то? — остановил Аристарх одного чернявого, который обозлился на этого, с брюхом.
— Ну, полетели же! — стонал курносый.
— Ну, полетели, — сказал Аристарх.
Присели на дорожку, налили по чарочке…
— Прощай, родина, — грустно сказал Аристарх. — Березки милые…
Курносый всерьез заплакал и замотал головой.
— Полянки… Простор…
Чернявый дал кулаком по столу.
— Не распускать нюни!..
— Инстинкт, — сказал один пожилой с простым лицом.
— Выпили на дорожку! — пригласил Аристарх.
Все выпили… Аристарх первый поднялся из-за стола, пошел, открыл дверь комнаты, вернулся и стал наизготове посреди комнаты.
— Я — вожак, — сказал он.
За «вожаком» выстроились остальные пятеро…
И они «полетели»… Они замахали руками, закурлыкали и мелкими шажками потянулись за «вожаком». Сделали прощальный круг по комнате, «вылетели» в коридор, пролетели, курлыкая, через комнату Веры Сергеевны и очутились в третьей комнате, где был тоже стол и холодильник.
Они сели, печальные, за стол… А Аристарх доставал из холодильника коньяк.
— Далеко теперь наши березки, — сказал курносый; он уже опять готов был плакать.
— А я люблю избу! — громко и враждебно сказал человек с простым лицом. — Я вырос на полатях, и они у меня до сих пор — вот где! — он стукнул себя в грудь. — Обыкновенную русскую избу! И вы мне с вашими лифтами, с вашими холодильниками…
— А коньячок-то любишь — похолодней, — вставил чернявый.
— Он и в погребе будет холодный.
— В погребе он будет плесенью отдавать, — сказал брюхатый. — Ты попробуй поставь на недельку в погреб — потом выпей: плесенью будет отдавать.
— Сам ты плесень! — свирепел человек с простым лицом. — Свесил на коленки… По какому месяцу?
— Только… знаешь… не надо, — обиделся брюхатый.
— Не надо? Не надо и вякать, про чего не знаешь!
— Хватит вам, — хотел утихомирить Аристарх. — Это вечная тема…
— Вот в деревне-то у тебя не было бы такого брюха! Ты бы там не жрал на ночь бифштексы кровавые, боров, а утром не валялся бы до двенадцати…
— Ты!.. Жлоб! — прикрикнул брюхатый. — Ты грузишь тару — грузи дальше, а язык не распускай, а то на него наступить можно!
— Да хватит вам! — встрял опять Аристарх.
— Деревню он любит!.. — тоже очень обозлился брюхатый. — Чего ж ты не едешь в свою деревню? В свою избу?..
— У меня ее нету.
— А-а… трепачи. Писатель есть один — все в деревню зовет! А сам в четырехкомнатной квартире живет, паршивец! Я… — брюхатый ударил себя в пухлую грудь. — Я в коммунальной тогда жил, а он — в такой же — один…
— Как один? — не понял чернявый.
— Ну, с семьей!.. Но я — в коммунальной и никуда не призывал…
— Ему за это деньги хорошие платят, что призывает, — вставил курносый.
— Я его один раз в лифте прижал: чего ж ты, говорю, в деревню-то не едешь? А? Давай — покажи пример! А то — понаехало тут… не пройдешь. В автобусе не проедешь…
— Брюхо надо нормальное иметь, тогда и проедешь, — сказал человек с простым лицом. — А то отрастили тут… на самом деле, не проедешь. По какому месяцу, я тебя спрашиваю?
— Грузите бочки апельсинами! — огрызнулся брюхатый. — Избу он любит… Полати он любит… А дулю с маком любишь? Ну, и катись отсюда!
— Вот: я занимаюсь погрузкой, — показал свой кулак человек с простым лицом, — поэтому он у меня тренированный: разок двину, так у тя сразу выкидыш будет.
— Ну!.. — громко огорчился Аристарх, — прилетели в жаркие страны и давай тут… Мы же в жарких странах!
Все засмеялись.
