После августовской бомбежки Острава все еще никак не могла прийти в себя. Осень уже досаждала холодом. В городе едва успели убрать самые большие обломки зданий после налета англо-американских эскадрилий, и то лишь только те, которые мешали уличному движению. Вместо витрин стояли деревянные щиты с маленькими окошечками, а там, где еще стекла не вылетели, окна были залеплены крест-накрест широкими бумажными полосами. Улицы тонули во мраке, и только кое-где под фонарными столбами на мостовой разливались лужицы синеватого света. Город был мрачный, жил скудной, нищенской жизнью.
И люди выглядели такими же утомленными, как и их город. Раздражительные и недоверчивые, согнанные на рабский труд в Остраву бог весть откуда — студенты, напуганные ремесленники, угрюмые крестьяне… Безутешность, голод, грязь… и какой-то затаенный протест.
Ола Ушелик и прежде бывал в Остраве. В его память врезалась картина коксового завода, находящегося напротив витковицкого вокзала, пламя и грохот, труд и движение, копер, раскорячившийся на улице в центре города. Ола сохранил в памяти представление о чем-то волнующем и грозном, что и пугает и восхищает. Но когда теперь он вместе с Дворжаком вышел из поезда, на него сразу же вместе с густой пылью навалилась тоска. Он отчетливо ощутил разницу между той и нынешней Остравой, прежней, волнующей привлекательности он уже в ней не находил. Ему захотелось вернуться в горы.
— Что с тобой, Ола? — посмеивался над ним Дворжак, самоуверенный, как всегда.
— Веришь, я бы с удовольствием сейчас повернул обратно, — честно признался Ушелик.
— Ишь чего надумал! Крепкий парень, а раскис! Подожди, поведу тебя в такие места, что к Ярыне своей возвращаться не захочешь!
«Что это он опять про Ярыну, почему все время о ней заводит речь?» — подумал Ола, и снова в нем вспыхнула едва сдерживаемая ревность. Этот Дворжак весь вечер тогда в Рожнове увивался вокруг нее. И за Ярыну нельзя поручиться. Сколько уж раз он задумывался: что она делает в Рожнове, когда он бывает и Карловицах или же отправляется в горы? Он сам тогда привел Дворжака, да еще высмеял Папрскаржа из-за его предостережений. Но с тех пор и у него появилось недоверие к Дворжаку, и он все более внимательно присматривался к нему.
Но командир полюбил Дворжака и доверил ему всю разведывательную службу в бригаде. Что тут говорить — Дворжак парень умный и много знает, да и разведчик прирожденный — это Ола должен признать. Но все же его смущает доверчивость Ушьяка. И не только его одного. Ребята как-то привели в горы чешского жандарма — он искал партизан и хотел говорить с командиром. В штабе тогда было много людей, и жандарм не захотел говорить. Но Ушьяк убедил его, пусть, мол, говорит без опаски, и жандарм сообщил, что пришел предупредить бригаду насчет тайного агента Яна Дворжака, которого немцы хотят заслать к партизанам в Бескиды. Это ему сообщил перед казнью один остравский врач, сказал жандарм. Простодушный человек, он не знал, что Дворжак сидит перед ним. Все это тогда обратилось против самого жандарма — еще, мол, неизвестно, что это за птица и почему он сюда пришел.
Дворжак хоть сам был из Праги, но Остраву знал хорошо. Они прошли через центр города и стали ждать местный поезд на Радваницы.
Дворжак ехал в Остраву с каким-то секретным заданием и взял с собой Ушелика, чтобы тот в Радваницах забил свинью. Обо всем, мол, уже договорено, надо только аккуратно прирезать свинью, и с отправкой мяса в горы тоже все устроено. И вот Ушелик собрал самый необходимый инструмент и отправился вместе с Дворжаком.
В Радваницах Дворжак оставил Ушелика возле клуба и исчез между домами за железнодорожной линией. Ола прохаживался взад и вперед полчаса, час, а Дворжака все не было. Это начало казаться ему странным. Вот так торчать на виду у всех — этого уже было достаточно, чтобы его задержали. Калитка во двор клуба была отворена. Ушелик вошел и спрятался между кустами и оградой.
Так прождал он еще несколько часов. Наконец в просвет штакетника он увидел, что Дворжак вернулся. Но шел он не один — рядом с ним шагал какой-то худой щуплый человек, ежившийся от холода. Дворжак громко рассказывал что-то, размахивал руками — никакой осторожности. Около клуба он остановился, удивленно оглянулся по сторонам, посвистел и стал звать Олу по имени.
Ушелик вышел из своего укрытия и сделал вид, что застегивает штаны. Дворжак представил его своему спутнику, тот промямлил какое-то имя — то ли Якш, то ли Яшек — Ола так и не понял, и подал Ушелику руку. У него было узкое бледное лицо, покрытое веснушками, и, насколько можно было увидеть из- под шляпы, был он рыжеватый.
— Вот неприятность! — сообщил Дворжак. — Свинья конфискована. Какой-то завистник донес.
— Хм! Так, значит, я зря сюда притащился! — буркнул Ушелик.
— Я так хотел с вами познакомиться, пан Ушелик, — отозвался спутник Дворжака. — Я уже просил как-то об этом вашу невесту, кажется, Груберова ее фамилия, да?.. У нее какие-то затруднения с отделом труда, я обещал ей раздобыть справку…
— Хорошенькое дело! — шумел Дворжак. — Мы едем в Остраву наладить связи, а их человек разгуливает по Рожнову, договаривается с нашими людьми, и мы ничего об этом не знаем!
Только он рассмеялся, как Ушелик сразу же почувствовал запах спирта. Его взбесило все это — и то, что этот тип знает его имя, и то, что снова городят какую-то чепуху про Ярыну, и то, что сам он столько времени зря прождал Дворжака.
— Зато ты по крайней мере развлекся здесь! — выпалил он.
Оба они стали его убеждать, что ничего плохого в том нет, а Дворжак вытащил из пальто бутылку. Ушелик глотнул, но сразу же задохнулся и едва не выплюнул. Это был самый дрянной самогон — куда ему до валашской сливовицы!
Они возвращались в Остраву втроем. В пригородном поезде Дворжак вел себя так, что невольно нагонял на Ушелика страх. На внутренней двери вагона был прилеплен плакат с физиономией немецкого солдата, прижавшего к губам палец, а под нею текст: «Тсс! Враг подслушивает!» Дворжак избрал мишенью своих шуток этот плакат. Указывая на него, он прикладывал к губам палец и выкрикивал: «Тсс! Нас подслушивает враг!» Ушелик замирал от страха, что их заберут, потому что в вагоне ехали несколько немецких офицеров и какой-то человек со свастикой на лацкане. К счастью, на них никто не обратил внимания.
— Так я, пожалуй, поеду домой, а ты? — сказал Ушелик, когда они вышли из вагона.
— Не валяй дурака, — стал отговаривать его Дворжак. — Зачем нам торопиться в горы? Пойдем поразвлечемся.
И тот, тощий, тоже стал уговаривать Ушелика остаться.
— Чего ты беспокоишься, деньги у меня есть, — хвастливо сказал Дворжак. — Смотри. — Он приоткрыл нагрудный карман, набитый ассигнациями. — Командир о нас позаботился. Пойдем покутим! В «Электре» есть хорошенькая кассирша, молодая, высокая, черненькая…
— Пойдемте, пан Ушелик, — улещивал его и новый знакомец. — С нами вам нечего бояться. У нас тут знаете какая организация? Не то что у вас в горах… Я не хочу, правда, сказать ничего худого, но в горах опасно, и вы там все друг друга знаете в лицо… А у нас тут нестрашно.
— Я и не боюсь, — рассердился Ушелик. — Едем, Дворжак. Вместе мы приехали сюда, вместе и вернемся!
Но Дворжак остался в Остраве, а Ола Ушелик так и вернулся один. Рабочий поезд был переполнен. Затиснутый в угол коридора возле самой уборной, Ушелик вдыхал запах потных, усталых шахтерских тел. Люди засыпали стоя.
Ушелик никак не мог забыть день, проведенный в Остраве. Язык, правда, у Дворжака подвешен хорошо, но его поведение удивляло Олу. Не прикидывался же он пьяным только для того, чтобы избавиться от него? Да нет, он мог бы сказать прямо — есть, мол, еще дела в Остраве… А этот его знакомый, что он делал в Рожнове? У Ярыны? Странно! И Ушелик решил, что он должен переговорить с Ярыной.
Вечером он разыскал Ярыну. Она, как обычно, сидела в гостинице и попивала эрзац-чай. В последнюю встречу они поссорились и так и расстались не помирившись. Но Ола сделал вид, будто ничего не произошло. Они перебросились несколькими фразами, и он сразу стал допытываться, знает ли она такого человека — описал его внешность, рассказал, как познакомился с ним. Ярына вспомнила, что похожий на этого человек действительно искал ее в Рожнове и хотел, чтобы она связала его со своим женихом, но имени Олы он не знал. Есть, мол, в Остраве какой-то старый пан, который скрывается от гестапо, и его надо
