так. В каждый сектор будет послан полковник без отряда. Потом придет отряд и поступит в распоряжение полковника.
- А что же будут делать полковники, формирующие отряды?
- Да, это надо уладить...
Уладить этого никак нельзя. Ведь если люди при этой агонии еще идут в какие-то формирования, то они идут к офицерам, которых они знают или авторитет которых высок. К 'каким-то полковникам' они не пойдут, ибо авторитет 'погон' потерян в развале отступления - ищут людей...
Но генерал граф X. не понимает, какую смесь 'французского с нижегородским' он устраивает. Или 'партизанщина' - отрядомания, или 'все по уставу'. Но эта смесь митрополитов, редакторов, 'атаманов' всякого сорта и совдепов всякого рода с старорежимными генералами дает нечто несуразное...
Да и вообще...
Нет, общий сумбур не уменьшится оттого, что изобрел новый штаб генерала графа X.
Куда еще?
Да вот еще есть отряд инженера Кирсты. Это рабочие, которых он вывел из Киева. Их называют 'кирстовцы', еще 'крестовцы'... В Киеве они назывались 'рабоче-офицерская рота'.
Утверждение есть - киевское ... Денег, конечно, нет. Ни киевских ни одесских.... Отряд, если не ошибаюсь, сидит безвыездно в. каком-то этаже какого-то здания... за 'босостью.
Вхожу с ними в контакт.
Есть еще атаман - Струк - 'малороссийский отряд'. Он бывал у меня в Киеве. Тут он тоже что-то формирует. И, говорят, у него много народу.
Разрешение - киевское. Деньги?
Денег нет, но, очевидно, он им что-то обещает. Но что? ..
Довольно. Пойду к себе в 'свой' отряд.
'Отряд особого назначения' был попыткой создать кадр 'просвещенных исполнителей' хотя бы для одного уезда.
Разумеется, теперь ясно, что был кустарный дилетантизм, Kinder - Spiel, покушение с негодными средствами ... как и вся одесская 'отрядомания', впрочем. Однако, нельзя не сказать, что это обычный путь человеческой мысли: когда теряют надежду спасти целое, пытаются начинать с атомов...
Мой 'атом' формировался почти исключительно из учащейся молодежи. Денег мы пока не получали, - содержали отряд всяческими ухищрениями, 'утверждение' самого отряда бесконечно тормозилось в разных штабах. И то и другое было получено накануне занятия Одессы большевиками.
Я вошел в гимнастический зал. - Смирно! Равнение налево! Господа офицеры!
Это командовал полковник А., 'назначенный' начальником отряда.
Кем он назначен? Пока никем. Мною. А я кто такой?
Да, вот тут-то и начинается 'часть неофициальная'. Передо мной, вытянувшись, как полагается, замерла горсточка. Мой 'атом'. Это были почти сплошь гимназисты. Им нелепо было сказать 'здорово ребята, молодцы, орлы' или что-нибудь подобное. Я сказал им:
- Здравствуйте, господа.
- Здравия желаем ...
И смешались. Одни сказали: 'господин подпоручик', другие: 'господин полковник', третьи: 'ваше превосходительство' ...
Так и должно было быть. Кто же я был в самом деле?
Если бы они были искренни, они бы ответили:
- Здравия желаем, господин редактор 'Киевлянина'.
Но этого, конечно, нельзя ответить. Почему? Да потому, что 'редакторы' не формируют отрядов. По крайней мере, там, где все обстоит благополучно. И если произошел такой случай, что не только редактор, но и митрополит делаются 'начальниками отрядов', то, значит, все пошло шиворот навыворот...
Так оно, конечно, и было.
Но le vin est tire, il faut le boire.
Исход
Дело становилось окончательно ясным: Одессу сдадут. Я, кстати, заболел и, лежа в постели, подписывал бесконечное количество 'удостоверений' на английские пароходы. На этих удостоверениях английские власти ставили визу, и это служило пропуском на пароход. Но приходилось выдерживать характер. Добивались удостоверений и те, кому, по моим понятиям, надо было бы сесть па пароходы 'последними', т. е. совсем не садиться, ибо на всех места хватить не могло...
Итак, все строилось на 'драп'. В ушах у меня все время звучала фраза из модернизированного романса, которая стала с некоторого времени канонической.
Das war ein Drap . . .
Впрочем, это, вероятно, было потому, что у меня начинался легкий жар.
В городе шла эвакуационная лихорадка.
Ко мне постоянно забегали разные люди со всякими сенсациями. Большевики там, большевики здесь ... Такой-то генерал уже сел на пароход. Такой-то штаб укладывается и такая-то дама сунула им столько-то чемоданов со столькими-то платьями.
Генерал Шиллинг еще был на берегу. Он будто бы сердится, когда ему говорят об эвакуации, и обещает еще держаться десять дней, но, между прочим, уложено все до последнего ящика.
Итак, я подписывал удостоверения. Для моего развлечения, очевидно, прибежал кто-то 'в паническом' и сообщил, что 'атаман' Струк сегодня ночью собирается меня арестовать. Это был, конечно, вздор, но на всякий случай я написал Струку письмо, в котором я предупреждал его, что к нему, вероятно, прибегут сообщить, что я собираюсь его убить, так чтобы он не пугался. Однако, я чувствовал, по некоторым другим признакам, что нечто украинообразное выскочит в последнюю минуту. Среди 'кофейного' офицерства внезапно наступило успокоение: они вдруг возложили все свои надежды на какого-то генерала Сокиро-Яхонтова, выплывавшего 'из-за острова на стрежень'.
Это было совсем нелепо, но....
Впрочем, об этом дальше.
С каждым часом атмосфера уплотнялась. Положительно всем, кто хотел попасть на пароходы, надо было укладываться.
Самая грустная вещь в этих эвакуациях это, кажется, та минута, когда приходится решать, что спасти из... 'архивов'.
В Киеве мне пришлось сжечь интереснейшие вещи. Но многое я вывез. Для чего? Для того, чтобы утопить в одесской воде то, что не сжег в киевском огне.
В общем, от всего, что было написано или записано в течение всей жизни, не осталось ни строчки...
24 января, вечером, я решил, что довольно болеть. Ясно было, что каждую минуту можно было ожидать 'перемены обстановки'.
Надо было переходить на 'военное положение', т. е. идти в 'отряд'.
Я оделся. Мы вышли. На улицах было 'соответственно'. Обозы, часть артиллерии - вошли в город.
