вернуть.
С этими словами старик достал потрепанный кусочек картона с Фленсбургским собором и приладил его между свечой и фарфоровой фотографией.
— Прости, что не мог раньше вернуться. Было очень много дел… Спасал этот мир… И если он все еще стоит, значит, делал это не так уж и плохо.
— Вы любили ее? — прошептал Хейне.
Ройтер едва заметно кивнул. Его мысли были далеко. В Гаттевиле, на маяке. Да, именно там был дан старт вот этой молодой жизни, которая сейчас стоит рядом и недоуменно вздыхает. Как же причудливо описал свою траекторию Гаттевильский бумеранг. Но уже ничего не поправишь. Сколько же раз слышал Ройтер эту фразу! И что? Неужели он банальный неудачник, служивший не тому сегуну, потерявший любовь, семью, многих друзей, империю… Что у него есть? Есть путь, по которому он шел, да что значит «шел»? Продолжает идти! И этот путь верный. И на этом пути он ни разу не потерял лица.
— Вы так долго помните ее? — удивился Хейне.
— Любовь — это, дорогой мой, такая штуковина, которая оперирует понятием вечность. Что наша жизнь в сравнении с любовью? — Миг… Даже очень долгая жизнь…
Налетевший порыв ветра опрокинул открытку, она упала на свечу, высушенный за десятилетия картон тотчас вспыхнул. Хейне рванулся было погасить огонь, спасти реликвию, Ройтер жестом остановил его.
— Не надо, — покачал он головой. — Все хорошо. Боги приняли жертву.
Меньше минуты горел Фленсбургский собор, превращая в дым и пепел последнюю точку их с Мартой скоротечного романа, эта открытка было единственное, что от него осталось, что давало основание думать, что он вообще был. На лице старика играли оранжевые отсветы, и Хейне показалось, что у того в глазах мелькнула слеза.
По извилистому серпантину, проложенному среди холмов с соблюдением всех технологий строительства автобанов, неслись два спортивных BMW. Один шел уверенно, сохраняя лидерство и лишь изредка пропуская вперед второй, как будто играя с ним. Второй нервно атаковал, срезал углы, пытаясь, как говорят мотогонщики, «съесть» ведущего. Первый принадлежал Ройтеру-деду, второй — Ройтеру-внуку. Наконец они пересекли «финишную черту». Старший Ройтер оказался первым.
— Не понимаю!!! Как?! Как?! Как?! — выкрикнул Хейне, сорвав шлем и бросив его под ноги. — Как у тебя это получается?
Ройтер хохотал, медленно, палец за пальцем, стягивая мотоперчатки.
— А? Как оно?! — Он пнул внука кулаком в плечо. — Деда сделать хотел… А? Да ты был еще… — Ройтер осекся, он хотел произнести нехитрую, но весьма популярную среди байкеров всех времен и народов поговорку: «Ты был еще в п…де — с горошину, когда я уже ездил по-хорошему». Но тут получалось, что с горошину был вовсе даже и не Хейне, а его отец. Да BMW R-66 сколько-то раз сподобился прокатить зародыш его отца. Сколько же лет прошло, сколько горя еще повидала земля и сколько еще повидает… Этот вот молодой и амбициозный юноша так напоминает ему его тогдашнего. «Овсяночники — вешайтесь!» Да-да, ведь ему было тогда столько, сколько Хейне сейчас.
Вибрация радиобраслета под обшлагом комбинезона заставила Ройтера отвлечься от сентиментальных размышлений.
— Командир слушает!
— Командир, возмущение в 4-м секторе!
— Тревога по третьему коду! — равнодушно ответил Ройтер.
Даже отсюда было слышно, как захрипели ревуны на берегу. От причалов стартовали два торпедных катера — и понеслись, обгоняя друг друга, к сектору 4. В склоне холма распахнулись черные отверстия, и из них, вращаясь вокруг оси, выдвинулись три ракетных комплекса «суша — море».
Над головой по направлению к бухте пронеслись две пары Hind'ов,[60] едва не цепляя НУРСами за скальные гребни.
— Откуда у тебя русские вертолеты?
— Я стремлюсь выбирать только лучшее оружие, — ответил Ройтер. — Тем более сейчас через банановые республики их купить не проблема.
Хейне восхищенно проводил взглядом эти, похожие на больших майских жуков летательные аппараты.
— Скажи, дед, а сколько всего кодов?
— 26 — как само собой разумеющееся бросил Ройтер.
— А… понимаю… Хейне покачал головой. И какой самый-самый? — Первый?
— Нет, двадцать шестой, — ухмыльнулся Ройтер. Пусть готовится, скоро уже все это будет его. Только бы успеть его подготовить, чтобы тот не повторил ошибок Ади! — Шесть последних на случай применения ядерного оружия. Но сегодня-то, я думаю, это все проформа. Пусть тренируются. Я думаю, это к нам жид в гости пожаловал. Пойдем встречать, — подмигнул Ройтер внуку.
— Жид???
— Не волнуйся, это жид — что надо жид!
И действительно, в указанном квадрате бухты начало образовываться белое облако, оно становилось все гуще, плотнее, затем из него со звуком, похожим на разрывающуюся ткань, полоснула бело-голубая вспышка, и в воду с высоты в десяток метров плюхнулась яркая блестящая тарелка похожая на чечевичное зерно.
Два катера обогнули его с двух сторон и застыли на месте, развернув орудийные башни в центр объекта.
— Мера предосторожности. А что, если наш друг не смог на этот раз обмануть «томми»? — пояснил Ройтер.
Человек, который вышел из качающегося на волнах чечевичного зерна, был похож на героя сказок Гауфа. Старичок в чалме, с аккуратной бородкой. На нем пакол, шемаг-арафатка, длинная рубаха и широкие штаны. В руках у него были мусульманские четки. «Если это жид, — подумал Хейне, — то я — китаец!».
Ройтер обрадовался старику, как радуются очень дорогому другу. Они обнялись. Ройтер представил внука. Странный старик улыбнулся и поклонился по-восточному. Они некоторое время болтали о всякой ерунде, о погоде в Лондоне, о том, выйдет ли «Кайзерслаутерн» в финал кубка УЕФА, потом заговорили о снах.
— Карлевитц, знаешь, у меня было странное видение, как будто я стою на границе Польши, вот-вот откроется шлагбаум, а на той стороне поляки приветствуют нас с цветами, музыка играет, поляки ликуют… А за мной стоит какая-то тяжелая техника — не танки, нет, скорее транспортные машины. Может, траки… Причем это не война, а какое-то торжество… Все веселятся, речи произносят… А Германию представляет какая-то баба… Помнишь буфетчицу в Вильгельмсхафене? Ту, которая постарше была… Вот-вот, очень на нее похожа… Я думаю… черт вас подери, поляки, вы же каких-нибудь 60 лет назад кидались на наши пулеметы с саблями, вы даже поверженными, в агонии кусали наши сапоги… что с вами случилось сейчас? В общем, я в полном недоумении…
— Значит, так тому и быть, Рой, — усмехнулся старец. — Разве за все это время хоть одно твое пророчество не сбылось, как бы абсурдны ни были картины, которые тебе рисовались?.. В 47-м я, честно говоря тебе не поверил. Думал, это так, для поддержания боевого духа соврал. Японки, девочки, Париж… А оно все так и оказалось. Кто его знает, может, следующим канцлером и будет баба, эти левые окончательно ох…ели.
— Не дай бог…
Карлевитц многозначительно развел руками.
— Когда караван поворачивает, хромой верблюд оказывается впереди, говорят у нас на Востоке…
Ройтер усмехнулся…
— Да уж, восточный человек… И все-таки, Карлевитц, тебе не тошно сидеть в этой клоаке? Я все