— Трудись, Изаура.
— Влажные листья холодили пальцы. Ягоды на просвет вспыхивали рубиновым огнем. На краю вкопанного в землю бака сидела лягушка. Косилась на Арину выпуклым глазом.
— Не одобряешь?
У лягушки были забавные лапки, как у маленького человечка. Горло надувалось и опадало. Арина присела на корточки. Поставила бидон рядом.
— Давай знакомиться.
Лягушка смотрела равнодушно и гордо. Арина, наверно, казалась ей уродливой живой горой.
— Халтурщик!
Алена топала по дорожке, яростно размахивая лейкой. Земноводное благоразумно предпочло отпрыгнуть в сторону и затаиться под кустом.
— Саботажник! Лодырь!
— А ты эксплуататор. Работорговец.
После «каторжного труда» в полдень, в котелке на открытом огне был сварен изумительный суп. Откушав, троица блаженно повздыхала. «Нахлебники» искренне благодарили несравненное поварское искусство хозяйки. Та, смилостивившись, позволила им отправиться в домик и подремать немножко. А вскоре присоединилась сама, влезла к Васе на кровать и потребовала:
— Чеши мне спинку. Пожалуйста. Два разгильдяя на одну шею это чересчур. Что бы вы делали без меня, дорогие лоботрясы?!
— Померли голодные, грязные и холодные.
Арина клубочком свернулась на топчане.
— У тебя здесь так чудесно пахнет!
Польщенная подруга ухмыльнулась.
— Ну, скажешь тоже. Вот бабуся у меня смыслила в травах. От всех болезней отвары делала. А красивая в молодости была — жуть!
— Ты на нее очень похожа.
Тихо подал первую реплику Вася,
— Ну, на ту фотографию, что висит в твоей комнате.
Алена задумчиво подергала челку, закопалась пальцами в пышную «химическую» гриву.
— Косы у бабки были… в руку толщиной. И до коленей. Она их подстригла в войну. Но и узел ничего себе получался. Тяжелый. Блестящий. Умирала — все зубы целые, ни одного седого волоса. Во люди были раньше!
Арина непроизвольно потрогала кончиком языка свежую пломбу.
— А как она пела! Затянет: «По Дону гуляет». Голос сказочный. Чуть хриплый, правда, сильный. Я хорошо помню, как она меня нянчила. Травы показывала, корешки. Чего скалишься?
Она сурово смотрела на подругу.
— Просто мне хорошо. Ты так замечательно о ней рассказываешь, с любовью. Я никогда ее не видела. Но представляю себе. Наверно она была высокой и сильной. И умела послать, если нужно. Я даже догадываюсь, в кого ты уродилась со своим неподражаемым оскалом. И твоя дивная холодная улыбочка. Вот-вот. Как сейчас. Еще руки скрестить на груди и хмыкнуть.
Алена громко, вызывающе произнесла:
— Хм… Так? Не знаю. Этого не помню. Но актриса в ней великая погибла это точно. Потрясающая была бабуся. Как она меня любила! Всегда заступалась. Я ведь и росла с ней, а не с мамой. Летом родители ко мне приезжали… иногда. Эх, раз был эксцесс, закачаешься. Появились долгожданные предки. Я повисла на шее у мамочки и не отхожу ни на шаг. Не даю им без себя остаться. Хуже чем репей под хвостом, короче. Отец, наконец, озверел. Детали выветрились из головы. Отпихнул он меня или подзатыльник отвесил? Что- то произошло в этом духе. И тут бабка как рявкнет! Аж стекла задребезжали. Похватала она родительские вещички и давай метать с крыльца, на травку: сумки, чемоданы, платье, все подряд. Шмотки кучей валяются. Мать плачет, отец бесится, а бабуся, спокойно так встала у дверей, руки скрестила на груди: «Вон, — говорит, — из моего дома, засранцы! Чтоб ноги вашей здесь не было!» Эх, и любила меня бабуся. Драла, правда, как сидорову козу.
Вася громоподобно чихнул.
— Точно. Все правда. Царствие небесное Арине Федоровне. Никто больше так ко мне не относился. Когда я с тобой познакомилась, лапуля, то просто обалдела. Ну, думаю дела. Первый раз в жизни встречаю человека с бабкиным именем-отчеством.
— А помнишь, как мы подружились?
— Ну, еще бы! Вась? Мы тебе рассказывали?
Он отрицательно покачал головой.
— В школе. Арину в нашем классе чморили.
Виноградова продолжала говорить. Иногда смеяться.
Арина уже не слышала. Провалилась в воспоминания. Не слишком приятные, а если быть честной перед собой, совершенно отвратительные, мерзкие, ненавистные воспоминания.
В этот класс она пришла в середине учебного года. И первые два-три дня ее никто не трогал. Все присматривались к новенькой. А она, бедняжка, нет, идиотка безмозглая, не ведала правил игры, не знала, что козырная пятерка (две Ольги и их свита) терпеть не могла отличников. Учителя осыпали Родионову заслуженным дождем из пятерок. Арина всегда училась легко и с удовольствием. Любила отвечать у доски. В прошлой школе это казалось нормальным. Очень сильный класс. Чуть не треть круглые отличники. Вслед за вопросом учителя вырастал лес нетерпеливых трепещущих рук. В прошлой школе? Вернее в прошлой жизни. Как некстати взмывала над партой ее рука. На каждом уроке. Снова и снова. Одноклассники были ошеломлены ее рвением, знаниями. Козырная пятерка вынесла приговор — смерть подлизе!!! И понеслось…
Клей, кнопки, украденный дневник, флакон туши, вылитый в портфель, дурацкие надписи на доске…
Ее травили радостно и жестоко. Класс присоединился к заводилам. Стадо оно и есть стадо. Жизнь превратилась в пытку. Арину жарили на медленном огне. Если бы у нее было чуть больше силы и умения общаться со сверстниками, немного житейской смекалки и выдержки. Если бы. Терновый венец жег лоб. И некому было пожаловаться, не с кем посоветоваться. Абсолютно. Родители развелись и разъехались по Тьмутараканям. Бабушка — божий одуванчик, которой подбросили внучку, варила ей каши и супы. На большее она просто не была способна.
Арина валилась в яму. Все глубже и глубже. Вот-вот края сомкнутся над головой. Ни одного приятного мгновения за пять с половиной месяцев учебы. Изобретательность козырной пятерки не имела границ. Перейти в другую школу? Арина попробовала переговорить с бабушкой об этом. Ведь завуч сказала, что без заявления опекуна никто не выдаст документы.
Старушка замахала руками: «Что ты, что ты! Ездить за тридевять земель? Часами выстаивать на остановках? Простынешь. Заболеешь. Не складываются отношения с одноклассниками? Ерунда, какая. Поговори с учителкой. Пусть она свое хулиганье приструнит»!
Нет, решительно ничего хорошего из разговора с бабушкой не вышло. Абсолютно. Дом снесли. Дали двухкомнатную квартиру в микрорайоне. Двухкомнатной она естественно была лишь по названию. Арина разместилась в крошечной клетушке наподобие той, в которой Федор Михайлович поселил студента Раскольникова. На нее это было вполне похоже: предложить лучшую комнату больной бабусе и не слушать никаких возражений. В прежнем деревянном жилище не было воды, канализации, газа. Трущоба, да и только. Но власти решили строить на окраине новый автовокзал, а посему кой-какие лачуги были снесены. Родионовская хибарка, слава Богу, стояла в нужном месте, прямо посредине будущей бетонной махины. Так Арина и бабушка невзначай вытянули счастливый билет. Вернее это был билет, поделенный пополам невидимой чертой. Радость для бабушки и море слез для внучки: умницы, отличницы.
«Да как же нам теперь хорошо, золотая моя. И теплый туалет, и ванная. И помыться дома. И жопу зимой не морозить».
Как там было написано над входом в печально знаменитом концлагере — «каждому свое»? Так и получилось.
