гибкостью и звучит очень симпатично. Но все же я не решаюсь вынести окончательный приговор. Эта комната слишком мала, чтобы судить о сценическом эффекте.
Он задумался и затем велел поставить на сцене декорации пятой картины четвертого акта из «Гамлета», где появляется сумасшедшая Офелия. Здесь при ярком свете рампы Эмма играла перед пустым залом. Она не испытывала страха. В ней воскресли воспоминания о том дне, когда, покинутая сэром Джоном, она родила ребенка. Снова пережила она раскаяние, самобичевание, отчаяние, которые довели ее до границ безумия; в Офелии она играла самое себя.
Шеридан сидел в середине партера. Когда Эмма кончила, он пришел на сцену, подумал с минуту и затем высказал свое суждение. Он явно щадил ее, но говорил прямо и без уверток, говорил то же, что сказал Ромни.
Эмме казалось, будто его голос звучит из глубокой дали и будто слова Шеридана относились вовсе не к ней, а к какой-то другой, стоявшей в темном углу кулис, Офелии… Молода и прекрасна была Офелия, полна любви, полна доверия, а жизнь сыграла с ней свою старую, страшную шутку…
Вдруг Эмма разразилась пронзительным хохотом.
Когда она пришла в себя, она не помнила ни о чем и была очень удивлена, заметив испуганные заботы Шеридана. Он приказал позвать извозчика и хотел дать ей лакея, чтобы проводить к Ромни.
Извозчика Эмма приняла, но от услуг лакея отказалась. У нее ничего не болело, она просто устала немного, но поездка освежит ее. Она поблагодарила Шеридана и отправилась обратно на Кавендиш-сквер. По дороге она заснула, так что по прибытии на место извозчик должен был будить ее.
Ромни сидел в мастерской в том самом углу, где он искал обыкновенно убежище в часы тоски. При появлении Эммы он вскочил и пошел к ней навстречу, озабоченно поглядывая на нее. Ее немое пожатие плечами объяснило ему все.
У мольберта стоял сэр Фэншо, созерцавший картину. Теперь и он подошел к Эмме.
— Мистер Ромни разрешил мне переговорить с вами в его присутствии, мисс Харт, — сказал он торжественным голосом на чистейшем английском языке. — Не разрешите ли и вы мне это?
— Я, право, не знаю, о чем еще нам с вами говорить! — резко оборвала его Эмма.
На его лице ничего не отразилось.
— Я сказал мистеру Ромни, что совершил ложный шаг, предложив Гебе Вестине пятьдесят фунтов, и что очень сожалею об этом ложном шаге. Далее я сообщил мистеру Ромни о том, что я предложил его Цирцее. Но и это тоже было ложным шагом, о котором я не менее сожалею. В конце концов я просил у мистера Ромни совета, что я должен сделать, чтобы расположить к себе мисс Харт. Но мистер Ромни не мог мне ничего посоветовать и предложил обратиться к вам лично. Смею ли я вследствие этого спросить вас, на каких условиях вы согласитесь стать моей?
Несколько раз Эмма хотела нетерпеливо перебить его, но контраст между серьезностью его лица и комичностью его слов обезоружил ее. Наконец она спросила:
— Отдаете ли вы, лорд, себе отчет, кому вы делаете это предложение?
Он, удивленно взглянув на нее, ответил:
— Прекраснейшей женщине в мире!
— И этого для вас достаточно?
— Вполне!
— Но ведь эта еще не все, милорд! Так знайте же, что я происхожу из низших слоев, ничего не умею, ничего не имею и только что мистер Шеридан отклонил мою просьбу дать мне место в труппе театра Друри-Лейн. В конце концов, у меня имеется ребенок, отец которого был тоже влюблен в мою красоту, но, овладев мной, выгнал меня на улицу.
— Как зовут этого человека?
— Сэр Джон Уоллет-Пайн.
— Адмирал?
— Тогда он был еще капитаном.
— Он негодяй! Я скажу ему это в лицо при встрече. Впрочем, это не имеет никакого отношения к нашему делу. Я — человек, вы — человек, такова моя исходная точка зрения. Еще раз прошу вас высказать свои условия!
— Ну так хорошо же, милорд! — гневно воскликнула Эмма. — Я, обесчещенная, твердо вбила себе в голову принадлежать только лорду, да и то лишь в том случае, если он женится на мне. Разве это не безумие?
Фэншо ничего не ответил в первый момент и внимательно посмотрел на нее, а затем медленно произнес:
— Я не думаю, что это было безумием. Я убежден, что вы достигнете этой цели. К сожалению, сам я нахожусь в таком положении, что не могу решить этот вопрос тут же на месте: я еще несовершеннолетний и должен считаться кое с чем. Но, как только я решу эту проблему, я позволю себе известить вас. Благодарю вас, мистер Ромни! Миледи, вы еще услышите обо мне!
Он кивнул Ромни и низко поклонился Эмме, а затем ушел из мастерской своей танцующей походкой.
«Миледи»!.. Бедный глупец!.. Он сам не знает, что говорит!..
— Вы от природы так богато одарены, что я нисколько не беспокоюсь о вашей будущности, — сказал Ромни, когда Эмма передала ему слова Шеридана. — Только вы должны сначала осознать свою силу, а для этого вам нужно только захотеть.
— Захотеть! — скорбно воскликнула она. — Я всю жизнь хотела и никогда не могла добиться чего- нибудь.
— Быть может, до сих пор вы желали не того, что нужно. Все в вас еще находится в состоянии брожения. Вы очень сложная натура, сотканная из явных противоречий. В вас одновременно чувствуются барство аристократки, жажда жизни и свободы авантюристки и щепетильная стыдливость маленькой мещаночки. Что в вас сильнее всего, этого пока еще не разгадаешь.
Она скривила губы:
— Во всяком случае, я просто подлая авантюристка!
— Подлая? Вы поступаете так, как вам предписывает ваша натура, а натура никогда не бывает подла. Если бы мы жили во Франции времен Людовика XV, то вы стали бы маркизой де Помпадур, увидели бы. короля у своих ног и диктовали бы свои законы всему миру. В Греции вы стали бы Аспазией Перикла, в Риме — Береникой Тита, сделавшей из плебея Флавия мирового повелителя.
Эмма повела плечами:
— Но мы живем в Англии! А в Англии женщина ничего не стоит!
Ромни кивнул:
— Вы правы! Со времен Елизаветы женщины перестали иметь значение в государстве. Парламент не позволяет королю объявить: «Государство — это я!» Поэтому вы были правы, когда отклонили предложение принца Джорджа. Кем бы вы стали? Метрессой принца?.. В Англии это еще очень мало!
— В то время я и не думала об этом. Просто принц был мне противен, и меня тошнило от его выходок.
— Ну да, в вас говорила стыдливая порядочность маленькой мещаночки.
— Вы правы. Во мне заложено что-то боязливое, ограниченное, и, когда я хотела действовать, это «что-то» вечно становилось мне на пути. Без этих тисков я была бы теперь счастлива, быть может.
— Счастлива? Разве вы считаете маленьких мещанок не счастливыми?
По лицу Эммы скользнула тень веселости.
— Жить, как миссис Томас в Гавардене или как миссис Кен в ее магазине? Да я умерла бы от скуки!
Он внимательно посмотрел на нее:
— Если бы вы от всего сердца полюбили человека…
Веселое выражение сразу исчезло с лица Эммы.
— Любовь! — мрачно вырвалось у нее. — Я не хочу ничего слышать о любви. Я никого не люблю. Я вообще не способна любить кого бы то ни было. Мое сердце умерло!
