Когда вся братия была собрана. Рязанцев позвал меня. Они сидели кучкой под бугром, прислушиваясь к пулеметной трескотне за лесом.
— С той стороны по опушке леса немцы ведут непрерывно стрельбу! — сказал я.
Они бояться, что мы их можем обойти в этом месте! Это ни какие-то там, агентурные данные! Это каждый из вас слышит сейчас.
— Вот! Слышите? — прищурился я и качнул головой в сторону леса.
— Бьет с надрывом и трескотней, с перепугу!
— Думаю, что он бьет по макушкам деревьев!
— Чтобы больше шума создать!
— Ведь, если он будет бить вдоль земли по стволам деревьев, далеко не пробьешь. Пули метров на двадцать полетят. Думаю, что стреляет он, для треска, для острастки. Послушаешь при стрельбе, кажется, что пули рвутся кругом. Но это только кажется. Таким манером они на нас нагоняли страха в сорок первом. Дадут несколько очередей по макушкам деревьев, которые располагаются сзади у нас, а нам кажется, что немцы нас обошли и стреляют нам в спины,
Понятно, ходить в лесу под такую трескотню неприятно и вроде сомнительно.
У кого привычки нет, под носом у немцев под пулями ходить, тому и мерещится, что вот-вот убьют!
— У саперов и телефонистов в лесу от такой трескотни коленки дрожат. Под пулями не всякий может выдержать ходить и при этом сохранять самообладание.
— Пуля это не мина. Мину, ту слышно на подлете. От мины можно увернуться, ткнуться за дерево, прижаться к земле. Для пули, секундное дело хлестнуть человека по груди. Пулю не слышно, когда она подлетает в тебя. Посвистывают те, которые пролетают мимо. Твоя, к тебе подлетит беззвучно и молча, ударит не больно, как кулаком по плечу.
— Помню! Был я командиром пулеметной роты. Мы тогда стояли в обороне под Белым. Пристреляем дорогу, по которой немцы иногда проезжают и ходят. Дистанция километра два. В стереотрубу все видно. Видишь по дороге идет группа немецких солдат. Приготовишься, дашь очередь и смотришь — Идут себе спокойно и вдруг начинают падать. А те, которые на ногах, думают, что эти просто споткнулись.
Бывает, конечно, что шальная заденет! Но у каждого при этом имеются мозги.
— У кого нет характера и выдержки, кто готов от первого звука пули на землю шлепнуться, кто не верит в товарищей и в себя, а верит в бога, в загробную жизнь, в нечистую силу, кто боится покойников и мертвых, у кого от вида крови мутит и кружится голова, тому в разведке делать нечего, пусть идет
Почему один не боится, а у другого мокрые штаны? Откуда у человека появляется страх и всякие предрассудки? Из раннего детства он приносит на своем горбу сомнения и страх. Когда человек не верит в себя, он верит в гадания, крестики и в бога. Погибнуть на фронте можно в любое время, дело не мудреное, дело нелепого случая. А эти случаи возникают, когда разум устал. Вот почему разведчики любят много спать. Знаю по себе. Чуть выдохся или устал, несколько суток подряд не спал — смотришь и попал под пулю или мину. А когда мозги работают, и держишь ушки на макушке — все эти тонкие моменты улавливаешь на ходу. У каждого разведчика мысль должна работать ясно и четко, голова должна быть светлой. Вот почему во время работы им водки не дают.
— Я, например! Заранее знаю, что меня ранит! А все почему? Организм устал. Серое вещество в котелке секунды не улавливает.
— Посмотришь на некоторых солдат стрелков. Сидят, обречено в траншее и ждут, когда их всех перебьют.
— А теперь вы можете меня спросить. Сколько разведчиков погибло сидя в передней траншее? У вас, у всех на голове надеты каски, а мои ребята касок вообще не носят. А кто из наших ребят получил удар пулей или осколком по голове? Хотя мы каждую ночь ходим по передовой во весь рост и не ползаем на животе, как некоторые другие в траншее. Пехота сидит в земле, а мы в это время ходим поверху. Разведчик погибает тогда, когда он неудачно бросается в немецкую траншею.
— Давай, Федор Федорыч! Строй ребят!
