Ванька-ротный

Черняева пропечатают в дивизионной газете, — 'Погиб на огненном рубеже!'.

Около домов не видно ни одной живой души. Никто не мечется и не выбрасывается из окон и дверей.

Но вот опять полетели снаряды. При ударе фугасного снаряда в пылающий дом, в небо взлетают горящие обломки и сыпятся искры.

Солдаты старшины Сенина скорчились в своих окопах. Но не все пали ниц, есть [и] любопытные. Они выглядывают поверх окопов и посматривают на горящие дома. |Одни согнулись, воткнулись в мёрзлую землю окопа, ждут смерти и молят о жизни, о спасении своей души, другие только вздрагивают, но не пригибаются|, [поглядывая вокруг]. Теперь видно, кто из них к войне годится, кто будет воевать, а кто закончит войну, не увидев её своими глазами. Теперь солдаты поняли, что их тяжкий труд не пропал даром.

Но вот опять послышался гул и через десяток секунд над деревней загрохотали беспорядочные разрывы. Спины солдат согнулись. Каждый очередной удар гнёт их ниже и ниже на дно окопа.

Но, несмотря на неистовый огонь, грохот и рёв, все, кто уткнулись головой меж колен, уверены и знают, что немцам в окоп не попасть. Страх, конечно, у каждого есть. Но в белом снегу окопов не видно.

Теперь солдат почувствовал на собственной шкуре, что значит попасть под обстрел. Каждый новый залп устремляется к земле, каждый новый удар застилает всё дымом|, и заставляет подгибать колени. Но в сознании теплится надежда, что ты жив, и что с тобой ничего не случится.|

Но вот с гулом и рёвом успели освоиться ещё несколько солдат. Они чувствуют, что шуму много, а прямых попаданий не предвидится. Они вытянули шеи, стоят и выглядывают наружу. Что это? Лихость, храбрость, проба своих сил, или просто человеческое любопытство?

В начальный момент я тоже было уткнулся в окопе. Но тут же сообразил, куда падают и где рвутся снаряды. Я видел [понял], что окопы в стороне от обстрела|, но в этот момент нужно всё равно найти в себе силы, чтобы преодолеть грохот и страх|, что в первый момент нужно осмотреться кругом и осмыслить обстрел. Я поднялся на ноги и стал наблюдать за обстрелом. Любопытство и первый страх! Любопытство и [ли] страх! Что преодолеет? Я смотрел вдоль деревни и думал. Мне нужно знать, что делается теперь на поверхности земли. Мне нужно знать, как действовать в будущем. Что твориться у младшего лейтенанта Черняева? Тем более, что осколки не долетали до нас. При взрыве снаряда, осколки веером уходили вперёд.

Долго будет продолжаться эта огненная пляска? Кажется, что время остановилось совсем. |Минуты считаешь как дни, [они] кажутся вечностью!|

Но вот немецкие пушки неожиданно 'поперхнулись', разрывы стали реже и через мгновение прекратились совсем. Я прислушался. Какая-то напряженная тишина навалилась и расплылась над окопами. И только сзади между домов потрескивал огонь, да слышалось шипение таявшего снега.

В такой момент жди, да гляди! Я смотрел на опушку леса, ожидая увидеть рассыпавшуюся по снежному полю немецкую цепь. Но на опушке леса никакого движения, в поле на снегу ни одной живой души. Но я подал на всякий случай своим солдатам команду — 'К бою!'.

Не встряхни сейчас своих солдат, многие так и будут торчать костлявыми задами кверху. Команда — 'К бою!', это когда все солдаты встают, кладут перед собой 'трехлинейки', передергивают затворы и глядят в сторону противника.

— Передай пулемётчикам, — сказал я старшине, — пусть ударят по опушки леса. Полсотни патрон, короткими очередями! Немцы должны знать, что мы сидим в деревне!

Я огляделся кругом и сказал сам себе: Немцам здесь делать нечего. Деревня сгорит. Все дома охвачены огнём, а им натопленные дома и избы нужны, иначе они не могут держать оборону! Им подстилка из соломы под задницу должна быть! Они в снегу и в мёрзлой земле топтаться долго не будут. Предположения мои сбылись. Немцы в атаку не пошли.

Но вот опять подул холодный порывистый ветер, подхватил красные языки пламени и замигал яркими искрами. Соседний обуглившийся бревенчатый сруб окутался белым облаком пара. Вот он вспыхнул ярким пламенем, и черные клубы дыма поднялись над ним. Дома горели подряд.

Через некоторое время в прогалке между горящими домами я увидел группу солдат, идущую в нашем направлении из тыла. Их было не больше тридцати.

Кто это? Новобранцы? Или новое пополнение из другой стрелковой роты? Идут вразброд. Новички обычно ходят кучнее. Я вылез из мёрзлого окопа и махнул ординарцу рукой, — Пойдём, мол, посмотрим!

Когда я приблизился к обрыву, то понял, что это солдаты Черняева. Да и он сам шёл сзади за своим храбрым войском.

Видно я прозевал, когда они начали драпать из своих домов. В первый момент артналёта дома, где они сидели, попали под огонь. Под ударами фугасных снарядов стали рушиться стены, потолки и крыши |взлетали кверху. Но огонь и дым появился в них только в конце обстрела.| С первым же ударом солдаты Черняева бросились наутёк под обрыв. Черняев оказался среди своих солдат. Он промолчал, как всегда. О том, чтобы вернуться назад, он не сказал ни слова. Под обрывом нашлись два паникёра, они заметались на месте и бросились бежать дальше к реке. Остальных уже невозможно было остановить. Взвод галопом помчался на переправу к кладкам. По мосткам они перебрались на другой берег и в кустах напоролись на комбата.

— Опять пятая рота! — сказал он Черняеву.

— Это твой взвод?

— Мой! — ответил Черняев.

— Где командир роты и все остальные?

— Не знаю!

— Ты пойдёшь под суд! — сказал ему комбат.

— Ладно пойду!

— Собери солдат и отправляйся назад!

— Есть назад!

Взвод Черняева без потерь вернулся назад. Где теперь располагать своих солдат, Черняев не знал.

— Ну, теперь ты убедился, для чего нужны солдату окопы? — сказал я ему.

— Комбат пугал трибуналом, говоришь?

— Грозился!

— В этой дивизии, Черняев, с лейтенантами не чикаются! Чуть что, — отдают под суд. Страху нагоняют! У них генерал свирепый. Говорят, кастрированный. Нет ни одной роты, чтобы не было судимых офицеров. Генерал знает кого судить. Воюют лейтенанты! Вот он на них и вешает судимости. А для лейтенанта окопника, что суд? Сегодня ты жив, а завтра тебя нет!

Теперь в окопах сидели солдаты Сенина, а Черняеву предстояло копать их в мёрзлой земле. Солдаты Сенина довольные стояли и махорочной жёлтой слюной поплевывали на снежный бруствер |, и дымили махоркой. Белый снег на краю окопа пожелтел от плевков.|

Теперь солдаты Сенина подшучивали над солдатами Черняева.

— Меня младший лейтенант за топором к вам прислал.

— Ты вот что, браток! Старшина появится с жратвой, ты давай неси мне свою порцию водки. Пущу даже на время посидеть в своём окопе. Может со смены когда придёшь и переночуешь! А топорик в мешке тяжело носить. Я его из Ржевского укрепрайона на себе ношу. Мзду за топорик платить надо!

— А не принесёшь, выдуешь сам сто грамм, валяться тебе с пулей в боку, считай, зря водку испортил!

Черняев с солдатами ожесточённо рубил мёрзлую землю. Торжествовал и старшина Сенин. Как ни как, он был наверху.

Когда совсем стемнело, я пошёл к Черняеву посмотреть на его работу. Мы сели с ним на целое необгоревшее бревно, которое принесли солдаты и поговорили как обычно. Черняев сказал два слова, я пару фраз, не зная, с чего начать.