чтоб пощупать это чудо, но мою руку отбрасывает сердитая ладошка.
– Нашел время! Гилве плохо!
Приподнимаю голову, смотрю на суету людей. Гилва снова лежит на раскладушке, Бенедикт и Фиона на коленях стоят у изголовья. Фиона делает руками пассы. Сдаю козырь Рэндома.
– Что с Гилвой?
– Не понимаю. Фиона говорит, похоже на нервное истощение. Впрочем, она уже приходит в себя.
Прерываю контакт, сдаю козырь Гилвы. Контакт устанавливается мгновенно. Но, похоже, здесь я лишний. Бенедикт держит за руку деву Хаоса, и глаза у него как у побитой собаки. Замечает меня, смущается, но руку Гилвы не выпускает.
– Как ты?
– Не беспокойся, Повелитель. Со мной все в порядке. В полном порядке. Вернула долг.
– Какой долг?
– Поделилась с Паолой жизненной энергией. Когда ты меня по горлу полоснул, она со мной делилась. Сейчас я вернула. Терпеть не могу в долг жить.
ИГРА В БИРЮЛЬКИ
– Где мы? – испуганно озирается Паола. Присаживаюсь на корточки и рассматриваю черное пятно. Оно не очень широкое, но пересекает две голубые дорожки.
– На полюсе мира. Перед тобой – Лабиринт. Первозданный Лабиринт Порядка. Нарисованный кровью Дворкина. Он есть Дворкин, и Дворкин есть он.
– Кровью? – возмущается кто-то за моей спиной. – Ох уж мне эти переписчики! Лабиринт сотворен болью и кровью моей души – вот как было в оригинале. Все остальное – энтропия информации.
Паола падает на колени перед горбатым старичком и пытается поцеловать его руку.
– А ты, Богдан, в душе художник, – говорит Дворкин, поворачивая ее голову за подбородок. – Пришли узнать про Истинный Терминал? Торопитесь, ох, торопитесь. Ну воплотишь ты ее. Что получишь? Несмышленыша бестолкового. Нет, парень, рано ее в мир выводить.
– Я пришел посмотреть, сильно ли поврежден Лабиринт.
– А не за Истинным Терминалом? Парень, ты меня огорчаешь. Целый месяц… Хотя, с такой кобылкой… Эх, будь я помоложе… – старичок мелко захихикал, теряя облик, превращаясь во что-то рогатое, хвостатое. Однорогое!!! Черный единорог!
– Ах, – говорит Паола и падает. Я даже подхватить не успеваю. А пока привожу в чувство, Дворкин исчезает. Так и не успел спросить главное.
Нет, этот полюс мне не очень нравится. Можно сапоги стоптать, но так и не наколдовать себе ужин. Голова раскалывается, а результат – один крошечный мухомор величиной с наперсток.
– Давай, я ягод в лесу поищу, а ты Дворкина покараулишь, – предлагает Паола.
– Ты не понимаешь, это дело принципа, – внушаю я ей, и понимаю, что так оно и есть. Черт возьми, простая же задача. Добыть немного еды. Игра с отражениями здесь, на полюсе Порядка не проходит. Что остается? Все мои колдовские возможности можно по пальцам одной руки сосчитать. И три пальца свободные останутся. Отражения и карты. Установить козырной контакт с Гилвой и попросить колбаски? Выход, конечно, только стыдно. Мелко для Повелителя.
– Родил идею? Я есть хочу, – жалуется Паола.
– Думаешь, рожать легко?
– Мужчинам – легко! – уверенно заявляет находчивая моя.
Неожиданно вспоминаю, что я теперь умею рисовать козыри. Еще после первого Лабиринта умел. Но тогда это в глубине памяти сидело, наверх не всплыло. Дело, в общем-то, нехитрое. Козырь – это просто ярлык, отражающий истинную сущность субъекта-объекта финиш-позиции. Здесь, вблизи одного из полюсов мира, изготовить козырь особенно просто.
Бегу по туннелям в кабинет Дворкина. Нахожу несколько кусков мела и спешу назад. «Если от бОльшего взять немножко – это не кража, а просто дележка!» – так Максим Горький сказал.
У входа в туннель есть отличная гладкая черная скала. Лихорадочными штрихами намечаю картину. Стеллажи с занавесками, уходящие вдаль.
– Что ты рисуешь?
– Козырь! Склад! Там, за занавесками, все, что нам нужно.
– Не забудь мое новое платье, – напоминает практичная Паола.
Черный единорог с доброжелательной улыбкой наблюдал за суетливой возней молодых у скалы. (Не можете представить улыбку на морде единорога? Фу на вас!) На фоне черных камней он был практически незаметен. Девушка пожертвовала остатки одежды на тряпку. Мужчина торопливо стирал неверные линии, проводил не менее неверные, опять стирал… Единорог усмехнулся и незаметно выправил рисунок усилием воли.
– Богдан, а занавески зачем? – спросила девушка.
– Я что, Гоген, каждую фитюльку вырисовывать? Пусть она меня за занавеской дожидается.
– А-а…
– Кажется, получилось, – мужчина отошел на три шага и удовлетворенно окинул взглядом картину. – Все на местах… Начинаем!
