Алим. Интеллект головоногих
Высунув голову из среды, Алим любовался восходом солнца. Оно было красное, круглое и совсем не слепящее. И от него по поверхности среды бежала красная дорожка. До сих пор никто об этой дорожке не рассказывал. Алим решил, что дорожка очень красивая. Надо увековечить это открытие в памяти инфоров. После нескольких суток напряжённой работы в голову лезли странные, нелепые, нелогичные идеи.
— Шеф, ты очень занят? — донёсся снизу голос Корпена. — Инога извелась совсем. Три дня дожидается, когда любимый начальник от анализатора отцепится.
— Что-то срочное? — Алим поспешно опустился.
— На мой взгляд — нет. Но там говорится о тебе, поэтому Инога считает, что да.
Секретарша совсем смутилась и спряталась за Корпена. Ей очень нравилось прятаться за Корпена.
— В библиотеку поступил ежеквартальный бюллетень Северо-Западного Института Генетики «Научные течения». Там сенсационное интервью с Атраном: «Скоростной перегон инструментов: Шесть дней вместо трёх месяцев». Я зачитаю?
— Начало опусти, — посоветовал Корпен.
— Хорошо. Вот отсюда:
— Он на самом деле утёр тебе нос, — сухо заметила Ардина. Никто не заметил, когда она появилась.
— Это неважно, — беззаботно отмахнулся Алим. — Всё равно мы впереди. Мы скоро выйдем на сушу, а он только обустроился.
И в самом чудесном настроении отправился проведать Орчака. Первый испытатель института вторую неделю не выходил из тяжёлой депрессии. Он перенёс несколько сложнейших операций по изменению фенотипа, похудел, осунулся. Операции проводила Иранья. Последняя длилась без малого две недели. На самом важном этапе Алим присутствовал, пока Иранья не выгнала. Поддерживал друга, нервничал и нервировал целительниц. Ему страшно было смотреть. Орчак, полностью погружённый в инструмент, переведённый на внешнее жизнеподдержание, напоминал диковинное анатомическое пособие. Кожа и мышцы на боках растворены до прозрачности, видны рёбра и внутренности. Задний плечевой пояс Иранья сформировала в ходе предыдущей операции, а в эту планировала перенести на него рук-ки. Позднее, в ходе следующей операции, намечала вырастить вторую пару там, где полагается.
— Зачем так сложно? — допытывался Алим. — Почему сразу не вырастить пару рук-ков сзади?
— Потому что рук-ки из хвоста не растут! — сердилась Иранья. — Не требуй от меня невозможного. Передвинуть — могу. Вырастить — нет!
Теперь Алим пришёл навестить выздоравливающего приятеля.
— Как дела? — фальшиво бодрым голосом осведомился он.
— Уйди, — донеслось из кустика постели.
— А я сюрприз подготовил.
— Очень мило, — буркнул Орчак и ещё глубже зарылся в постель.
— Стажёр прибыл из Северо-Западного, по обмену опытом. Балбес балбесом, но рассказчик... Заслушаешься!
Мнение Орчака о стажёрах не услышал, потому что явились Иранья с помощницей, бесцеремонно вытащили неутомимого из постели и уложили на камень, покрытый толстым слоем губки. Рук-ки Орчака вывалились из обтекателей и бессильно болтались, словно диковинные водоросли. Растущие из хвоста рук- ки — это было нелепое и жутковатое зрелище. Впрочем, Иранья и сама смотрелась жутко. Исхудавшая, тощая, кишки к позвоночнику прилипли, но возбуждённая и решительная — она тут же начала массировать и растирать рук-ку Орчака. Помощница взялась за другую рук-ку. Но работала медленнее и осторожнее. Жертва прогресса, испытатель нового тела слабо трепыхался и бранил обеих. Время от времени то одна, то другая целительница садилась на его верхнее пятно и обменивалась с напарницей непонятными фразами.
Через час экзекуция кончилась. Иранья бережно заправила рук-ки в обтекатели, и целительницы удалились.
— Зря ты на них так, — заступился за девушек Алим.
— Всё равно через три часа явятся, — хмуро отозвался Орчак. — Четыре раза в день мне бока мнут, а пользы ноль!
— Как ноль?
— Я не чувствую рук-ков. Хочешь — сам убедись.
Не дожидаясь повторного приглашения, Алим устроился на верхнем пятне, закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Рук-ки Орчака чувствовались чётко и ясно. Почему-то они растопырились в стороны. Левая чесалась.
— Но...
— Это фантомные, — буркнул Орчак. — Ты на хвосте сосредоточься.
— На хвосте не чувствую, — Алим безрезультатно пытался пошевелить теми, которые чувствовал. — А как настоящие.
— Они и были настоящими, пока на задницу не переехали... Не так я себе это представлял, — сознался Орчак. — Думал, самое страшное — это в инструмент лечь. Ты даже не представляешь, как часто мы в быту рук-ками пользуемся... Мы просто не замечаем этого. А я даже светоч не могу зажечь! Я в урода превратился. Из хома не могу выйти. Они из гнёзд вываливаются, цепляются за всё. Краба из постели прогнать не могу.
— А что Иранья говорит?
— Что говорит, что говорит... Через год, говорит, нервы прорастут. Если тренироваться буду — смогу ими пользоваться. Не выдержу я год.
— Есть идея! — сообщил Алим после долгого раздумья. И выскочил из хома.
— Мог бы хоть «до свидания» сказать, — пробурчал Орчак.
Через полчаса Алим вернулся. И не один. На нижней присоске болтался очень крупный и весьма недовольный лабораторный осьминог-манипулятор.
— Потренируйся с ним, — Алим расслабил присоску и сбросил осьминога прямо на Орчака. — Рук-ков он, конечно, не заменит. Но всё же...
Орчак никогда не работал с инструментами сложнее краба-секатора. Сесть на пятно испуганного осьминога без помощи рук-ков тоже оказалось не так-то просто. В общем, следующий час прошёл в весёлой
