только одна мысль и та – гастрономическая. В-третьих, оборачиваться могут очень даже многие виды нежити, так что не обольщайся. Тебе еще учиться и учиться, бестиарий пополнять и пополнять. И, в- четвертых, никакие иллюзии он не наводил.
– Но он выглядел маленьким! – попыталась Ива отстоять свою правоту.
– Ну и что? Это же оборотень.
– Тхэнн, так не бывает. Нельзя быть в одном обличье одного веса, а в другом – другого. Вот ты когда-нибудь видел кого-нибудь из клана медведей? Ведь все как один бугаи! А почему? А потому что, будь по-твоему, медведи из них вышли бы очень уж хиленькие! И опять же, почему никто из людей не превращается, например, в кошек или мышей? А потому, что кошки и мыши очень маленькие. Куда оставшиеся пуды девать? – Знахарка победоносно улыбнулась.
– А как же драконы-оборотни? – ехидно вопросил рыцарь.
– А драконов-оборотней не бывает, – не менее ехидно припечатала знахарка. – Это все ложь и бабушкины сказки.
Ее спутник явно хотел что-то возразить, но тут точку в этом высоконаучном споре поставил «не-упырь», просто зашевелившись. Так что оппоненты отвлеклись на его обезвреживание, и последнее слово осталось за Ивой.
Покинув негостеприимное место, они еще долго ехали вдаль по бесконечной змеящейся меж холмов дороге. А серебристых берез становилось все больше, и они своим живым шелестом сопровождали их молчание. Последние лучи солнца скользили по листьям, и даже закат, казалось, отливает не золотом, а серебром.
Ива шла рядом со спутником и слушала тишину, а еще думала о том, что с каждой верстой ее спаситель становится все более печален. И в этом вовсе не виноваты серебряные деревья, но, кажется, они тоже грустят.
Потом они сидели у вечернего костра, и знахарка смотрела на луну, а лес тихо нашептывал ей свои тайны, и боль постепенно уходила. Оставили ее и обида, и чувство безнадежности. Ночь ласкала прохладой ее кожу и мечтами ее душу. Ночью всегда легче. Если, конечно, ты такой же вот одиночка, как Ива, и не боишься ночных своих страхов.
Травница и Тхэнн говорили о чем-то, но это было неважно, потому что знахарка видела, что мыслями он где-то далеко. Она понимала, что все это неспроста.
Утром он посмотрел на нее и сказал, что хочет ей показать что-то очень для него важное и просит ее о помощи. Они долго шли мимо серебристых берез, пока не оказались на краю освещенной утренним светом долины. Она была похожа на неглубокую чашу, вокруг высились холмы с дивными деревьями. Внизу вилась река. Игривые солнечные лучи еще не разогнали утренний туман. Он рукой любовника стлался по склоненным травам. И даже отсюда Ива чувствовала, как свеж пьянящий воздух утра.
Где-то синевой грезились горы. И нигде, насколько хватало глаз, не было видно людских поселений.
– Это мой дом, – прошептал Тхэнн. – Я каждый раз забываю, как он прекрасен.
Ива полюбовалась на его вдохновенный профиль и сказала:
– Но я не вижу ни одного строения.
Внезапно рыцарь засмеялся: незло, весело, совсем по- мальчишечьи. Все еще хохоча, он отпустил поводья коня, потрепав того по гриве, и широко шагнул вперед, разбежался и бросился к крутому склону холма. Ива вскрикнула.
И в следующий миг над утренним непроснувшимся миром простер огромные крылья смеющийся дракон. Он был серебристого цвета.
Тебе не нужно строений. Небо – твой дом.
Много позже они вновь сидели у костра, и Тхэнн снова отпаивал знахарку какими-то травками. А она смотрела на него столь восторженными глазами, что ему становилось неудобно за собственный выпендреж.
– Значит, ты дракон, – уже в который раз повторила Ива.
Тхэнн послушно согласился:
– Дракон.
– Боги, дракон! – Ива немного истерично засмеялась. – Боги, я сижу у костра и распиваю чаи с драконом!
– Это не чай, – привычно поправил ее вышеупомянутый представитель местной фауны.
– Зато ты дракон. – Знахарка весело рассмеялась. Тхэнн с опаской подумал, что, наверное, переборщил с конопляными листьями. – Дома мне точно не поверят, даже если ты придешь как доказательство. – Ива еще немного мысленно позабавилась, представляя лица соседей в подобной ситуации. Но потом глянула на хмурое «доказательство». – Ну ладно. Я так понимаю, что ты мне открылся не затем, чтобы я хвалилась нашим знакомством перед земляками. Так что встает вопрос: зачем я тебе, Тхэнн? Да, кстати, как тебя, гоблин побери, зовут?
– Да, собственно, так и зовут, – пожал плечами «рыцарь». – В сокращенном варианте. Полный, позволь, мне тебе не приводить. Это займет очень большую часть чудесного утра. А затем… если честно, то я очень надеюсь на помощь.
– Но чем я смогу помочь тебе? Я знахарка. А ты серебристый дракон. Если сказки не врут, вы практически бессмертны, ничем не болеете, даже магия вас не берет! И я не думаю, что ты влюбился и тебе нужен любовный эликсир.
– О нет! – засмеялся в ответ он, хоть глаза его и искрились болью.
Особенно когда он переводил взгляд на серебристые березы. Ива давно заметила, что чем ближе к долине, тем более безжизненными они выглядят. Они теряли свою душу, свою чистую нежную магию, которая так ясно отличала их от остальных растений. Травница тоже посмотрела на листья.
– Серебристые березы! – прошептала она. – Это вы! Ваше дерево! Серебристые березы так же нереальны как драконы-оборотни. Но они живы, потому что вы живы. Они обладают душой, потому что вы ею обладаете… Но что-то случилось… Что могло случиться с серебристым драконом, Тхэнн?
– Со стальным…
– Что – со стальным?
– Я не серебристый, я стальной дракон. Так правильно называть.
– Один гоблин!
– Ты права, – печально покачал головой дракон. – Ты права, я ломаюсь, как старая дева перед единственным женихом. Просто… пойми, Ива, мне трудно. Мы… стальные драконы, никогда не просили ничьей – тем более человеческой – помощи. Мы владыки небес и земли. Мы непобедимы, всесильны, неподвластны никому и ничему. Ты права, нас почти невозможно убить, и магия на нас практически не действует. Но…
– Но и на старуху бывает проруха, – закончила она за него. – Так ведь?
Ива заглянула в его глаза – они были на самом деле стального цвета – и ужаснулась. Неужели возможна такая боль? Говорят, древние существа (к которым относят и драконов) вообще не имеют чувств. А другие утверждают, что, наоборот, только они и умеют чувствовать, а людям и прочим молодым расам не дано так любить… и так страдать.
– Ты слишком умна для человека, – невесело усмехнулся Тхэнн.
– Сейчас я не человек, Тхэнн, и ты прекрасно это понимаешь. Я
