незнакомец склонялся над ним, менял компрессы.
— Трудно мне, — задыхаясь, жаловался больной.
— Ничего, — говорил незнакомец, — вдвоем нам легче будет, вот только поправься.
И Терентьич поправился и узнал, что выходил его новый комиссар полка.
Вдвоем им действительно стало намного легче нести боевую тяжесть атак, походов, рейдов.
…Совещание кончилось. Решили поискать брод и ночью форсировать реку.
Командиры встали, чуть слышно стукнув оружием, направились в расположение полка. Конники лежали на траве вповалку и в одиночку.
— Заставы и дозоры выслал? — спросил комиссар Терентьича.
— Конечно, еще с вечера.
У знамени остановились. Комиссар предложил:
— Ну, ты, Терентьич, отдыхай до полночи, а с полночи — я.
— Так с полночи же выступаем?..
— Ничего, ничего. Ложись, поспи хоть немного…
Командир влез в тачанку, зарылся в бурку и сразу уснул, словно с головой окунулся в черную теплую воду.
Комиссар постоял, вышел на дорогу, ведущую к реке, и остановился в раздумье: на дороге показалось несколько конников. Отрывистые голоса всадников глушил дальний рокот артиллерии.
«Может, разведка?» — подумал комиссар, идя им навстречу.
— Кто едет? — спросил он.
— А ты кто? — не узнавая его, отозвались бойцы.
— Я спрашиваю — кто едет? — повторил он настойчивей.
— Обознались, товарищ комиссар. Мы к вам.
Комиссар заметил — между лошадьми стоял высокий старик с длинной белой бородой.
— Вот, деда ведем, хочет нам брод указать. Тридцать пять лет здесь живу, знаю переправу, могу провести, — сказал старик.
— А ты кто такой?
— Я еврей, сапожник.
— Та-а-ак, — раздумчиво сказал комиссар. — Что ж, айда к командиру!
У тачанки остановились. Терентьич богатырски храпел под буркой. Комиссар осторожно окликнул.
— Что такое? — стряхивая сон, отозвался Терентьич.
— Вот отец брод знает…
— Брод? Это хорошо… — сбрасывая с тачанки ноги и поеживаясь от холода, сказал Терентьич.
— Я, пане начальник, знаю брод тайный, его мало кто знает, он вниз по течению, километров шесть.
Командир испытующе вгляделся в библейское лицо старика, произнес:
— Это верно, отец?
— Знаю, пане, знаю, — твердо сказал старик.
— Если действительно хочешь помочь нам, то помни — революция твоей услуги не забудет.
— Сделаю, пане начальник, все сделаю.
— Ну, как? — спросил Терентьич комиссара.
— По-моему, этот не подведет.
Глава 4
Полк к переправе шел молча, сдерживая лошадей. Левобережье тонуло во тьме, и безмолвная темнота его казалась особенно подозрительной.
У развилки дорог встретили чей-то обоз. С передней подводы спрыгнул парень, подбежал к Терентьичу, закричал радостно:
— Товарищ комполка.
Командир в недоумении остановил лошадь:
— Тише, черт. Кто такой?
— Это я, Дениска Чуб. Разведчик вашего полка!
— Откуда ж ты взялся?
— Был ранен, отлежался и вот опять в полк.
Даже в темноте Терентьичу была видна улыбка Дениски — такая светлая, такая широкая.
— Ну скажи Буркину, чтоб тебе коня дал.
«Пропал, значит, Лягай…» — вздохнул Дениска, ища среди конников команду разведчиков.
— Гля, Дениска, — шепотом произнес кто-то.
Качнулась в седле тяжелая неуклюжая фигура, и Дениска узнал Буркина.
— Буркин! Товарищ командир! А Колосок где? Живой?
— Отставить разговорчики! — негромко откликнулся Буркин, но в голосе его не было строгости, видно, и он был рад снова увидеть Дениску.
— Товарищ начальник, Терентьич велел мне нового коня дать.
— Ишь какой горячий, на что тебе новый? У Колоска возьми своего.
— Живой! — радостно воскликнул Дениска.
— Ты вот мне крикни еще, я тебя перетяну плетюганом ради встречи.
Дениска в темноте отыскал Колоска и, сдерживая волнение, подошел к нему. Лягай заржал, почуяв хозяина, и Колосок, всматриваясь, пытливо спросил:
— Неужто Дениска?
— А то кто же?
И опять поехали, взволнованные неожиданной встречей, испытующе оглядывая друг друга.
— Соскучился я, Колосок, — шепчет Дениска.
— А ты думаешь, мне легко было?
Дениска ловит потную руку Колоска, перебирает теплые пальцы.
— С вечера Ван Ли про тебя спрашивал: не слыхали ли, говорит, чего про Дениску?
— Так и спрашивал? — радостно изумляется Дениска.
— Так, так.
Подъехали к реке. Черные крутые берега обрывисто спускались к воде. У горбатого яра струи звенели песенно тонко. Подъехали ближе. Потянулась жидкая топь, и копыта сочно зачавкали. Терентьич тревожно вскинулся, — не услышал бы неприятель. Старик-сапожник, ехавший впереди, выпрямился, приостановил лошадь.
— Брод здесь, пане большевик.
Терентьич вперил глаза в бугристую гряду волн, в раздумье ответил:
— Ну что ж; попробуем… А вы, — обратился он к старику, — первым.
Кони осторожно вошли в воду, боязливо взбивая копытами песок. Вода струилась, поднималась выше. У ног она кипела пенными кругами, круги исчезали в темноте, а на смену им закипали новые. Дно оказалось каменистым, вода неглубокой. Она доходила лишь до стремян.
Переправились без всяких происшествий. Последние бойцы выехали на берег. Терентьич бережно, ласково пожал руку старику:
— Спасибо, отец. Никогда не забудем твоей услуги. Езжай домой и работай мирно.
Старик наклонился, к Терентьичу, нерешительно поцеловал его в лоб:
— Победы вам над панами.
Его высокая фигура качнулась и словно растаяла в темноте.
Полк тронулся. Комиссар посмотрел на командира:
— Ты что, Терентьич?
