За колючей проволокой

— Так, старик растревожил — батьку вспомнил, увижу ли еще его живым?

* * *

Полк в резерве. Впереди, пробивая дорогу к Висле, идет 2-й Кубанский.

Издали доносится тягучий гул снарядов и мелкий, глуховатый, еле слышный говор пулеметов. Дениска примечает: «А ведь прав был обозный, что-то изменилось вокруг — август не похож на июль: все чаще не хватает не то что снарядов, даже патронов! Ожесточенней дерутся белополяки, и как будто больше их стало. Да, видно, самые трудные бои впереди».

Но сегодня, может быть перед завтрашним смертным боем, отдыхают бойцы на берегу неглубокой речки. Шумно ныряют, весело отфыркиваются.

Четверо красноармейцев подсели к Колоску, затянули песню. Тенор забирает вверх, тянет за собой остальные голоса, и песня плывет над бойцами:

Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль…

Колосок мечтательно улыбается, подтягивает:

Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.

Кто-то вынырнул из воды, Колосок, вглядевшись, узнает комиссара. Тот подсел к песенникам, закурил, жадно затягиваясь. А тенор выводит:

Что, братцы, чего приуныли?
Забудем лихую беду!..
Уж, видно, такая невзгода
Написана нам на роду.

Ван Ли, скрестив по-турецки ноги, сидит рядом с Колоском, «дишкантит». Подходят и подходят бойцы. Уже не четверо, а человек пятнадцать поют старую песню:

Поют про широкие степи,
Про дикую волю поют.

И, словно наяву, возникают перед каждым: пыльная дорога, закат, звон цепей и длинная вереница колодников.

День меркнет все боле, а цепи
Дорогу метут да метут…

Солнце тонет в реке, скоро и ночь. Тоскливо замерли голоса, но вдруг озорно взлетает ввысь новая песня:

Посеяли лебеду, лебеду…

Дениска сидит в розовой от заката воде, у самого берега, рассматривает еще не зажившую на ноге рану. Правое предплечье затянуто красным пятнышком, похожим на узелок. «Трошки покорябали», — думает он. С берега зовет песня, но Дениске не хочется покидать воду.

— Орловскую, — раздался чей-то голос, и посыпались забористые частушки-прибаутки.

…У опушки дымится кухня. Около нее маячат красноармейцы. Слышны удары топора и треск подрубленного дерева. Дениска нехотя выходит из воды. Одевается. У его ног лежит боец, запрокинув голову, читает нараспев газету. Дениска спрашивает:

— А про Крымский фронт сегодня ничего не пишут?

Его поддерживают:

— Зачитай, как там воюют?

Чтец разворачивает газету. Подходят бойцы, садятся, образуя кружок.

— Читай! — говорит нетерпеливо Дениска.

— «Крымский участок. В районе железной дороги Александрово — Синельниково наши наступающие части ведут бои с противником у Славногорода. В районе станции Волноваха противник продолжает вести настойчивые атаки на наше расположение»… Все. Вот только стишок внизу.

— А ну, читай!

Деникинский наследник лезет к Дону.
Фон Врангель хочет взять нас в кабалу.
Смерть бандам белым! Смерть барону!
Пусть знамя красное взовьется и в Крыму.

— Ай да молодец! — восклицает Дениска, перехватывая газету.

От кружка, где сидит комиссар, долетает уже новая песня:

Нас не сломит нужда, не согнет нас беда,
Рок капризный не властен над нами!
Никогда, никогда, никогда, никогда.
Коммунары не будут рабами.

Вернулись в расположение полка. Здесь — потише. Конники отдыхают на пятнистой траве. Около леса притаилась артиллерия, тщательно замаскированная от аэропланов противника. Лошади разбрелись, лениво жуя. У пулеметной тачанки примостился Дениска. Неподалеку ужинает Ван Ли. Изредка посматривают они друг на друга, улыбаются.

Ложатся по-братски — рядом.

Проснулся Дениска внезапно, словно и не спал: только закрыл и открыл глаза. По окованному звездами небу тек Млечный путь. Верховой ветер клочьями облаков туманил даль. На севере