борьбы со стихией вымотали его почти полностью. Пот лил ручьями, дыхание участилось, будто после марафонской дистанции, сердце стучало, как скорострельный пулемет. Но Саня удержал машину и, плавно взяв ручку на себя, начал осторожно набирать высоту.
— Восемьсот первый, — зазвенел в наушниках бесстрастный голос Командира, — курс триста пятнадцать, эшелон восемь. Семьсот пятнадцатый вас встретит.
— Понял, курс триста пятнадцать, эшелон восемь.
Стрелка указателя скорости приблизилась к красной черте. За Санькиной спиной раздался слабый хлопок, точно выстрел из пневматического ружья, звуки в кабине стали мягче, хотя и не исчезли совсем. Рев, грохот, тряска — все осталось, но теперь самолет, обгоняя звук, как масло разрезал воздушное пространство и никаких ураганов для него больше не существовало. Ревущий зверь в скорости обретал силу.
— Восемьсот первый, — будто рядом рявкнул майор Громов. — Я над тобой, иду на место!
— Понял, наблюдаю!
Самолет вечного комэска медленно опустился, встал впереди, слева. Держась крыло в крыло, пара истребителей-бомбардировщиков сделала боевой разворот и взяла курс в район приземления спускаемого аппарата космического корабля. Где-то далеко внизу черными стаями проносились облака, прозрачное голубое небо набегало на фонари кабин, точно вокруг ожили, засветились наяву пейзажи Рериха. Но Саня ничего не видел, ни о чем не думал. Он превратился в комок нервов, ожидания, воли. Стоило майору Громову чуть-чуть двинуть ручкой управления или сектором газа, и старлей доблестных ВВС абсолютно синхронно выполнял те же движения. Две машины, словно в одной связке, шли в район поиска.
— Поехали за четыре! — бросил Громов, видимо желая проверить реальные возможности машины.
И Саня, подчиняясь законам движения в паре, немедленно двинул вперед сектор газа — за красную черту, где раньше стоял ограничитель. Двинул осторожно, с опаской, готовый в любое мгновение отбросить рычаг назад: они никогда не работали на такой фантастической скорости, не знали ее характера, особенностей, норова. Нервы напряглись в ожидании, взгляд с тревогой ощупывал приборную доску — скорость могла всё. Могла тряхнуть, расплющить, могла дрожью отдаться в машине и ручке управления, могла смять и раздавить, могла безжалостно швырнуть вниз. Но… ничего не произошло. Они неслись быстрее любого снаряда, быстрее пули, а самолет шел так же беззвучно и плавно, как прежде, и лишь стрелки на приборной доске вздрогнули, поползли по циферблатам.
— Хороша штучка, — хохотнул Громов. — Как считаешь?
— Годится, — ответил Саня.
— Ладно, — с сожалением вздохнул комэск. — Туши примус. Квадрат под нами.
Они швырнули машины в черную, мутную завесу, проткнули тучи и сразу взмыли вверх: нижнюю кромку облаков отделяла от земли всего секунда полета. Точнее — 0,79 секунды. Столь короткое время — ни больше ни меньше — отводили им приказ и погода на обнаружение спускаемого аппарата космического корабля. Предприятие казалось абсолютно безнадежным — все равно что пытаться искать в глухом лесу единственный растущий там гриб. Даже хуже. В отличие от грибника, не могли они спокойным взглядом окинуть каждый клочок земли, каждый бугорок и ямку; их самолеты неслись на бешеной скорости, стирая все краски в однотонное серое полотно. А гасить скорость не позволяли условия: стоит выпустить крылья, как ураган подхватит бригантины, поднявшие паруса, сомнет, уничтожит. Только скорость, огромная, неподвластная стихии, единственная охранная грамота военных летчиков, позволяла майору Громову и старшему лейтенанту Сергееву работать там, где любую тихоходную машину давно бы раздавило всмятку.
И они утюжили пространство в квадрате 24–17, протыкали облака, уходили к солнцу, обдавая землю жаром турбин. От резких переходов из темноты к свету, от света к темноте в глазах рябило, уставшие тела ныли от перегрузок. Казалось, конца этой свистопляске никогда не будет. Но на девятнадцатом заходе, поднимая самолет в небо, Саня боковым зрением увидел на поверхности небольшого озера едва заметную белую точку — проблесковый маяк. Точнее, даже не увидел — в крохотном, как песчинка, как полет метеорита, мгновении ухватил краем глаза призрачное изображение и профессионально удержал в памяти.
— Объект вижу! — Саня нажал кнопку передатчика.
— Во, — откликнулся Громов. — А я думал — померещилось. Давай пройдемся еще разок для верности. И карточки сделаем.
Все повторилось: свет, темень, стремительный проход над бушующим озером — долгий, бесконечно долгий проход — адская перегрузка, кровавые отблески и рябь в глазах, темень, яркий свет и — никаких результатов. Заснять спускаемый аппарат на кинопленку они не смогли. Не хватило доли секунды.
— Сбрось триста! — захрипел Громов.
Саня слегка прибрал на себя сектор газа. Приборная доска мелко-мелко затряслась, ручка управления ожила в ладони, самолет противно задрожал, словно ударился об острые камни. Но зато в перекрестье прицела нарастал, увеличиваясь в размерах, черный шар с красным проблесковым маяком, и Саня, нажав кнопку фотопулемета, заснял аппарат, вернувшийся из космических далей, и мелким, и средним, и крупным планом.
— Выход на пределе!
Две машины, раскатисто взревев, вертикально пошли в небо.
— «Орион», я — семьсот пятнадцатый, — передал Громов поисковикам. — Объект в квадрате двадцать четыре — семнадцать. Удаление от берега — два километра. Виден проблесковый маяк. Кино сняли. Работу закончили.
— Спасибо, семьсот пятнадцатый и восемьсот первый! Огромное вам спасибо! — Теплота и нежность звучали в голосе далекого оператора. — Я — «Орион», спасибо!
— Не за что, — буркнул майор Никодим Громов. — Пламенный привет отважным покорителям космоса. Конец связи. — И, уже обращаясь к старлею доблестных ВВС, сказал: — Восемьсот первый, переходи на седьмой!
Саня щелкнул переключателем каналов связи, перешел на седьмой канал, где их никто не слышал.
— Восемьсот первый — на седьмом!
— Санек, — добродушно откликнулся Громов. — Понимаешь, тут одна закавыка намечается. Мы вроде как приземлиться на родное поле не сможем. Видел, что творится? Страх господний!
— Понимаю, — сказал Саня. — Горючки у нас на двадцать две минуты.
— На двадцать четыре — запас высоты используем.
— Будете запрашивать землю, Никодим Иванович?
— Не, — хмыкнул Громов. — Пойдем погуляем маленько под звездами, покумекаем. Глядишь, чего- нибудь и сообразим. Давай держись крыла!
Чудовищным, невероятным рывком Никодим Громов поставил самолет на попа и, крякнув, лихим казаком помчался на своем быстрокрылом коне в стратосферу. Саня синхронно повторил маневр и чуть не потерял сознание: его расплющило, точно размазало по креслу, тело налилось свинцовой тяжестью.
— Ну как, Сань, — с удовольствием захрипел майор, переводя машину в горизонтальный полет. — Зверь телега, да?
— Зве-ерь! — подтвердил Саня, жадно хватая раскрытым ртом кислород. — Горючку только зря сожгли.
— Вот тут, Саня, ты не прав. Пока мы на тройке с бубенцами неслись, я кой-чего накумекал.
— У меня тоже идея.
— Ты свою идею выкинь и забудь. Понял? — отрезал Громов. — Знаю: на фюзеляж хочешь садиться!
— Точно.
— А из этого ничего не выйдет. Так что, Санечка, как говорит моя Маришка, глядей по сторонам и шевели дальше.
И странно: Саня подчинился. Даже почувствовал себя как-то легко и свободно — майор Громов приказал ему расслабиться. Первый Сергеев неожиданно проснулся в старлее доблестных ВВС, вышел из
