— Возняк! — Негромко крикнул он.
На его зов повернулся тот самый, вытащивший сигареты, санитар:
— Я, товарищ майор!
— Его… — доктор кивнул на носилки и ног. — Туда же. И оформляйте.
— Есть! — отозвался санитар.
Обо мне словно забыли.
Пока доктор занимался другими раненными, я встал с носилок и медленно доковылял до навеса, под которым раньше, видимо, хранилось сено. Сел на старое тракторное колесо. Было одиноко и грустно.
Неожиданно где-то неподалёку захлопал лопастями вертолёт. Через несколько секунд, его толстая каплеобразная туша проскочила всего в паре десятков метров над нами, и по звуку двигателя стало слышно, что он садиться.
Сразу засуетились санитары.
Из палатки вывели легкораненых. Подхватили носилки с тяжёлыми. Последними с земли подняли убитых.
Мне вдруг стало тоскливо до одури. Госпитальная койка, врачи, уколы — с детства не могу терпеть всё, что связано с больницами. От одного их запаха с души воротит. Я же не ранен!
…Я на мгновение представил, как моей матери позвонят и скажут, что сын в госпитале. Да она на месте умрёт! Нет уж, обойдусь…
И, что бы не попасться на глаза доктору, я как мог быстро доковылял до МТЛБ, спрятался за ней.
Наконец вертушка улетела.
Стали слышны голоса.
— Товарищ майор! Там вторая рота эвакуатор опять запросила. — Услышал я голос одного из санитаров. — Они там ещё кого-то из своих нашли.
Вторая рота — моя рота!
Я обрадовался. Оставалось только спрятаться в МТЛБ и добраться до своих. А там уж что-нибудь наплету…
— Возняк, забрось носилки в машину и пусть Егоров едет. — Услышал я голос доктора.
«Ну, сука, сейчас ты у меня попляшешь!» — Мстительно подумал я.
Я затаился за машиной, дожидаясь пока санитар забросит в её утробу двое принесённых носилок. И когда уже он взялся за ручку двери, что бы захлопнуть люк, я вышел из-за корпуса, резко рванул его на себя, потащил за машину, прижал к броне.
От растерянности тот чуть не упал и болтался в моих руках как здоровая кукла. Вблизи он оказался выше меня на голову. «Если очухается, то сразу подомнёт!» — мелькнула мысль и, что бы не дать ему прийти в себя, я выхватил из кармана разгрузки «эргэдэшку» и ткнул ею прямо ему в зубы, раскровенив нижнюю губу.
— Знаешь что это?
— Ты чё? — Санитар бессмысленно и растерянно уставился на меня. — Ты чё? С ума сошёл? — Из рассечёной губы на подбородок зазмеилась тонкая нитка крови.
— Это, граната «эргэдэ» пять. Хочешь, что бы она у тебя в штанах рванула?
— Чё тебе надо? — В глазах санитара полыхнул ужас.
— Хочешь гранату в штаны!? — Ещё раз процедил я сквозь зубы.
— Нет! — Пробормотал санитар.
— Сигареты гони, сука! — Прошипел я.
— Какие сигареты? — Растерянно залепетал санитар — Ты чё, брателло? Успокойся…
— А те, которые ты у пацана убитого вытащил. «Космос». Не ты их ему давал. Не тебе их забирать!
— Да ты ебанулся! — Санитар торопливо сунул руку в карман бушлата и вытащил мятую пачку. — На, забирай!
Я сунул пачку за пазуху и оттолкнул санитара от себя.
— И не попадайся мне на глаза, гнида!
Вместо ответа санитар юркнул куда-то в сторону.
— Товарищ, майор! — услышал я его жалобный голос. — Там один псих…
Но дожидаться развязки я не стал. Эмтээлбэшка уже пыхнула сизым соляровым дымом и завелась. Я быстро юркнул в десантное отделение и захлопнул за собой люк.
…В роте меня встретили как выходца с того света.
Окинава удивлённо вызверился на меня, когда я вылез на свет из утробы МТЛБ.
— Гоша, ты? А ты чего не в госпитале?
— Места не хватило! — Хмыкнул я. — Там только по предварительной записи…
— Самойлов, хватит фигню нести. Почему не эвакуировался? — Из-за распахнутой двери люка вышел взводный. Он уже был в чёрной вязанной шапке из под которой белел край бинта. В голосе его зазвучали знакомые стальные ноты.
— Да меня доктор осмотрел. Сказал, что всё в норме. — Сходу соврал я. — Эвакуироваться не обязательно. Можно и амбулаторно. Таблетки принимать сказал. Вот и вернулся…
Мрачное лицо взводного неожиданно потеплело. Он долго посмотрел на меня, словно разглядел во мне, что-то новое.
— Ладно. Найди своё оружие. Тебе Окинава покажет, где всё сложили и отдыхай. Выспись хорошенько…
В пустое десантное отделение загрузили носилки с укутанным в брезент чьим-то телом и «эмтээлбэшка» укатила в, густеющие гнилой мокрой серостью сумерки.
Мы с Окинавой спустились в подвал, где расположился на ночёвку наш взвод. Он подвёл меня к углу, где под брезентом громоздилось какое-то железо. Стащил брезент. Под ним оказалась две кучи оружия. Бесформенной грудой лежало изломанное оружие. Обгоревшие, изогнутые стволы, разбитые приклады, раздавленные чудовищным давлением коробки. Разодранные магазины.
С другой стороны ровной кучей лежало уцелевшее оружие. Почти сразу в глаза бросилась знакомая «эсвэдэшка» Мганги.
Я сглотнул комок.
— Расскажи, что случилось?
— А ты ничего не помнишь? — спросил Окинава.
— Ничего. Помню только, что летел как футбольный мяч.
Окинава достал из кармана пачку «Примы», выбил из неё пару сигарет. Одну протянул мне, другую раскурил сам. Выдохнул дым.
— …По нам из миномёта «чечи» врезали. Попали как раз туда, где Кальтербрунер со своими накапливались. А у химика на спине два «шмеля» были. Вроде прямо в них мина и попала. Они тут же сдетонировали. Полный писец!
Под сердцем что-то заныло.
— Ну и кто погиб?
— Селезень, Кузнец, Кострома — сразу. От химика вообще только голову нашли и пол ноги. Их всех с тобой отправили.
Лома только сейчас нашли. Его взрывом на другую сторону улицы выкинуло. Вовку Жданова очень тяжёлым отправили. Обгорел весь. Не знаю, доедет ли до госпиталя…
— Не доедет. — сказал я негромко.
— Жаль… — Лицо Окинавы свело как судорогой. Он судорожно затянулся сигаретой. Закашлялся. Опустил голову.
…Окинава со Ждановым корешились. Оба с подмосковья…
— Ладно, Окинава, давай держись. — Я тронул его за плечо. — Ничего не попишешь. Так ему на роду было написано.
— Я в норме! — Негромко откликнулся Акинькин. Вновь жадно затянулся. Помолчал. Потом глубоко
