…В тот день он упал первый раз.
Задание было простым — доставить командующего на «капэ» группировки «Север». Мы взлетели в десять утра. Я с ведомым нарезал «змейку» над «восьмеркой» Калинина, прикрывая его от удара с земли.
Долетели без происшествий. Штаб стоял на склоне горы под Бамутом. Пока командующий был на совещании, мы находились на борту. В любой момент нас могли поднять на «бэшэу» — бомбо-штурмовой удар, но запросов все не было. Авианаводчик сказал, что в районе передовой видимость из-за тумана практически нулевая и потому работает только артиллерия. Проясниться должно было только к обеду. И точно, после часа сырая серая хмарь осела, и проявилось вялое осеннее солнце.
Пообедали у артиллеристов, их «столовая» палатка оказалась совсем рядом с площадкой приземления. Потом подремали.
А генерала все не было. К вечеру от подножья к вершине опять пополз туман. Метео передало предупреждение о том, что температура опускается и возможно обледенение. Видимость упала до ста метров. На термометре было уже плюс четыре — самое милое дело для образования льда. Надо было стартовать, но командующий все не появлялся…
…Вообще, отношение сухопутных генералов к вертолету такое же, как к личному «уазику» — сел и поехал. Им почти невозможно объяснить, что вертолет это сложный летательный аппарат и полеты на нем требуют не только «шоферского» мастерства, но и еще целую кучу условий. Летной погоды, знания района полетов, навигации. Генералы не понимают, что даже самый лучший летчик может совершить аварию, если его будут использовать, как в сказке про Иванушку дурачка — «Лети туда — не знаю куда!».
Генералу это не объяснишь. Он живет в другом мире. Там полки и дивизии, всегда готовы выполнить его волю, наступать, громить, зачищать. И мы точно так же должны быть в немедленной готовности к полету.
С этим бесполезно бороться. Остается только мириться, терпеть и надеяться, что все обойдется…
Солнце уже коснулось, поднимающегося из ущелья тумана, и тени налились мертвенной вечерней синевой, когда к борту, наконец, подбежал авианаводчик, и, задыхаясь после бега, бросил долгожданное: «Запускайтесь!» А еще через пару минут мы увидели, как от штабной палатки к «восьмерке» Калинина направилась группа военных, среди которых без труда угадывалась невысокая плотная фигура командующего. Пока движок набирал обороты, и шла обычная предстартовая подготовка, командующий еще что-то обсуждал с провожающими его генералам. За его спиной на борт спешно грузилась охрана и «свита». В это время от крайних палаток, пригибаясь от ветра, к борту засеменили несколько человек в гражданском. По болтающимся за плечами треногам, тяжелым сумкам и характерным «раструбам» камер я понял, что это какие-то журналисты. Один из них подошел к командующему и о чем-то с ним заговорил. Тот что-то ответил, махнув рукой в сторону «вертушки». Журналист, неуклюже скользя по липкой жирной грязи, побежал к борту, остановился у форточки командира, и что-то прокричал Калинину. Тот что-то крикнул ему в ответ. И журналист, обернувшись к своим, призывно махнул рукой. Те, подхватив аппаратуру, двинулись к вертолету.
…Я еще подумал, что на борту командира будет явный перегруз. Но размышлять над этим времени не было. Тревожно полыхнуло алым табло «Обледенение» — и через мгновение автоматически включилась противооледенительная система. Выждав когда погаснет табло, я плавно потянул рычаг общего шага вверх одновременно гася правой педалью поворотный момент от тяги хвостового винта. «Поехали!»
Набрал скорость, поймал боковым зрением ведомого, занявшего свое место в левом пеленге, потом встал в вираж, прикрывая взлет «восьмерки».
Глаза привычно обшаривали местность внизу, в поиске опасности — стрелка с трубой ПЗРК на плече, затаившейся в засаде «зэушки», или просто группы боевиков, которые могут легко расстрелять беззащитную на взлете вертушку. Но все было спокойно. Калинин доложил, что взлетает. Я как раз проходил рядом со склоном, с которого он взлетал. С таким перегрузом как у него стартовать надо было на максимальной мощности. Конечно, для такого аса как командир это было ну как два пальца об асфальт…
«Восьмерка» напряглась. Винт, как напряженное древко лука, буквально выгнулся, вытаскивая за собой из липкого горного чернозема тяжелую тушу кабины. Отрыв. «Восьмерка» плавно пошла вверх, набирая высоту, и вдруг, словно упершись во что-то, застыла в десятке метров от земли. Было видно, как она пытается преодолеть притяжение, как ее болтает из стороны в сторону. Все это продолжалось буквально доли мгновения, а потом неожиданно «восьмерка» неуклюже рухнула вниз. Ударилась о землю и тяжело заскользила вниз по пологому склону, врезавшись винтом в кустарник по краю площадки приземления…
Завороженный этой картиной, я сам лишь, в последнее мгновение, крутым виражем увернулся от склона соседней горы. Когда развернулся, вертолет Калинина уже замер, уткнувшись носом в борт оказавшейся на его пути БМП. Лопасти винта, теряя скорость, стригли воздух буквально в метре от палатки с красным крестом на брезентовой крыше.
Приказав ведомому, продолжать патрулирование района, я резко пошел на посадку.
…Все были живы.
Больше всех досталось сержанту из охраны командующего. Видеокамера, вырвавшись из рук своего владельца, как бревном переломала ему обе ноги и раскроила лицо. Залитого кровью его унесли на носилках в палатку. Остальные отделались ушибами, синяками и выбитыми зубами. Командующий держался за правый бок. При падении он ударился грудью об угол топливного бака, но от помощи отказался, приказав врачам заниматься остальными.
…Командир курил, сидя на оторванном колесе шасси. Увидев меня, он как-то очень устало, кивнул. Отбросил далеко в сторону окурок и поднялся. В нем была какая-то растерянность. Наверное, так же растерянно выглядит птица, которую ветер неожиданно швырнул на скалу.
Опережая мой вопрос, он сказал:
— Надо было выключить «ПОС»…
Больше ничего объяснять было не надо.
…Запустившись, Калинин сразу увидел предупреждение об обледенении. Автоматически запустилась «ПОС» — противооболеденительная система, а это значило, что мощность двигателей упадет почти на десять процентов. Для перегруженного борта такая потеря была слишком большой. Восьмерка могла не взлететь. Конечно, можно было освободить борт от лишних килограммов. Отправить тех же журналистов дожидаться следующего борта. Но командир решил иначе.
В авиации есть приемы, которыми могут выполнять только опытные асы. Приемы на грани риска. И Калинин отлично знал прием, который когда-то был опробован еще в горах Афганистана.
Опытные летчики, что бы не терять в разряженной атмосфере высокогорья драгоценную мощность, после того как «поска» на земле отработает весь цикл обогрева лопастей и «пэзэу» двигателей, отключают систему и включают ее уже после отрыва, успевая до полного запуска «ПОС», подняться на достаточную высоту и уйти на косую обдувку, компенсировав скоростью теряемую мощность и не допустив опасного обледенения.
Сам Калинин десятки раз так взлетал. Но в этот раз он почему-то понадеялся на авось. И стал взлетал с не отключенной «поской».
Вертолет не успел набрать высоту и, потеряв мощность, упал…
…Эту книжку на борту Валеры Хромова забыл какой-то журналист. То ли с НТВ, то ли с ОРТ. Не помню.
