Он хранил монеты, потому что знал.
Знал, для чего они предназначены, знал так же, как и все обитатели Междумира, хотя они и не отдают себе в этом отчёта. Это словно память о сне, которая исчезает, как только просыпаешься; это как имя на кончике языка. Но если ты послесвет — правда однажды придёт к тебе, и ты поймёшь, что всегда её знал. Просто долгое время монета как бы стояла в твоём сознании на ребре — тусклая металлическая полоска, которую очень трудно заметить. Но взгляни ещё раз — и вот она: сияющий кружок на твоей ладони. Она — свидетельство того, что есть мир и после Междумира; она — твоя плата за проезд в тот мир.
Когда-то в давние времена у Майки было целое ведро краденых монет, но сейчас у него осталась только одна; с того самого момента, когда он признался самому себе, что знает, для чего она — это случилось тогда, когда Алли решила присоединиться к нему — он никогда не забывал о монетке в своём кармане.
Теперь он ощущал её тяжесть так, как будто это был целый кошель с деньгами. Всё, что требовалось сделать — это вытащить её из кармана и подержать на ладони. Нагреется ли она? Раскроется ли перед ним пространство, образуется ли туннель, который втянет его и унесёт из Междумира в Великое Запределье — туда, куда уходят все?
И куда они уходят?
А если он ещё не искупил свои грехи? Ведь он был монстром так долго! А вдруг он пока не успел загладить все те мерзости, которые сотворил МакГилл?
Хотя… Ну и что, что не успел?! Если его затянет в этот туннель и бросит в бездну, то что с того! Он же выдержал существование в центре Земли! Выдержит и бездну.
Но сказать, что он не боится — это было бы неправдой.
Нет, он боялся не страданий — уж чего-чего, а их в его послежизни выпало ему предостаточно, хватило бы на целую вечность. Он страшился… пустоты. Страшился того, что станет
Нет! Он не отправится к свету вот так, с поникшей головой! Когда-то он познал мгновения величия, и эти мгновения он будет помнить всегда. Когда-то он внушал страх и уважение, однако отказался от них ради Алли. Потому что любил её. И хотя он по-прежнему испытывал к ней глубокие, непреходящие чувства, сейчас всё было не совсем так, как когда-то. Он дивился: как может любовь быть такой многоликой? Чувство, которое когда-то обуздало его бешеный характер, теперь грозило разорвать его сердце на части.
Они шагали всю ночь, стараясь наверстать упущенное. Наутро, очень рано, Милос позвал Алли на очередной урок скинджекинга. Сегодня он учил её тому, что он называл «справедливым воздаянием» и «напутствием».
«Воздаяние» предполагало вселение в тело узника. На полпути между Либаноном и Нэшвиллом находилась тюрьма — вот туда-то Милос с Алли и собирались отправиться.
— Знаю, знаю — это не совсем подходящее место для романтического свидания, — балагурил Милос.
— Особенно если иметь в виду, что это вовсе не свидание, — остудила его пыл Алли.
Препятствие в виде электрифицированных ворот тюрьмы строгого режима, предназначенных для того, чтобы не пускать на свободу живых, для послесветов не представляло ни малейшей трудности. Проходя через них, Алли ощутила лишь что-то похожее на несварение желудка, если можно ощущать несварение во всём теле.
Проникнув за ворота, ребята принялись скинджекить арестантов, чтобы точно выяснить, кто из них действительно виновен в преступлении, за которое осуждён.
— Но ведь это же невозможно, — возражала Алли ещё до того, как они взялись за дело. — Конечно, мы можем слышать их мысли, но только те, которые приходят им в голову в тот момент, когда мы вселяемся в них. К тому же если мы подберёмся к их сознанию слишком близко, они заподозрят что-то неладное и встанут на дыбы!
— Это так, но нам вполне под силу контролировать общее направление их мыслей, — отвечал Милос, — и при этом они даже не будут догадываться о нашем присутствии.
Он предложил Алли вселиться в одного из узников — немного поприличней с виду — и при этом думать о чём-нибудь таком, что вызвало бы у девушки чувство вины. Её мысли мгновенно обратились к Майки. Алли грызла совесть: они всей компанией отправились на скинджекинг, бросив его одного. Эти печальные думы вызвали внезапную ответную вспышку со стороны её хозяина-арестанта. У того тоже совесть была нечиста — да, он и в самом деле крал чеки социального обеспечения у беспомощных стариков.
В тот момент, когда на Алли обрушилась эта исповедь, девушка немедленно «счистилась». Она была до такой степени ошеломлена, что ей понадобилось несколько минут на то, чтобы прийти в себя. Ещё четыре раза она пробовала с разными людьми, прежде чем решила, что с неё хватит. Последний из подопытных либо был невиновен, либо его мысли не поддавались прочтению — Алли так и не удалось точно это выяснить.
— Да, — вздохнул Милос. — Вину установить легко, а вот невиновность…
— Но какой в этом вообще смысл? — недоумевала Алли. — Они всё равно уже в тюрьме! Что с того, что мы устанавливаем их виновность?
Милос улыбнулся.
— А как насчёт того, чтобы исправить тех, кто ещё не сидит в застенке?
Алли немножко подумала и нашла эту идею одновременно привлекательной и пугающей.
— Ты имеешь в виду проникать в разных людей и читать их мысли — нет ли у них преступных замыслов?
— Не обязательно. Можно, например, забираться в мозги людей, ожидающих суда. Или тех, которые того и гляди вывернутся из лап правосудия, совершив идеальное преступление. Мы могли бы узнать правду и заставить их признаться. Тебе приходилось видеть или слышать, как преступники ни с того ни с сего вдруг признаются в содеянном, хотя скорее всего оно сошло бы им с рук? Кто знает, может, какой-нибудь послесвет наставил их на путь истинный…
— Но… разве это не вмешательство в личную жизнь?
Милос передёрнул плечами.
— А ордер на обыск — не вмешательство? Но они-то совершенно законны. Просто мы копаем глубже, только и всего.
И хотя Алли была убеждена не до конца, ей пришлось признать, что, наверно, подобное вмешательство можно оправдать, если только придерживаться определённой моральной линии; например «обыскивать» только тех, кто и без того находится под подозрением. Но опять-таки: а где та власть, что будет определять эти самые линии? Любой скинджекер может установить собственные правила, и ещё не факт, что этот скинджекер окажется таким же совестливым, как Алли.
— Это очень полезный навык, — втолковывал ей между тем Милос. — Видишь ли, в Междумире полно ребят, которые готовы хорошо заплатить за то, чтобы их убийцы понесли наказание.
— Да не хочу я, чтобы мне платили!
— Что ж, тоже верно, — согласился Милос. — Зачастую добрый поступок — сам по себе плата.
Это заключение естественно подвело их к следующему уроку — «напутствию». Милос повёл Алли в больницу на окраине Нэшвилла, где они нашли нескольких смертельно больных пациентов. Юноша поразил Алли мастерским скинджекингом: он проник в одного из этих несчастных, но не с целью завладеть его телом, а именно для того, чтобы дать ему почувствовать своё присутствие. Когда Милос покидал умирающего, лицо того светилось — словно его посетил ангел.
— Мы говорим им правду, — объяснил Милос. — Рассказываем, что смерть — это не всё, за нею есть нечто большее; что с последним ударом сердца перед ними откроется туннель и свет в его конце.
— Но мы же не знаем, что кроется за этим светом.
— Это неважно. Большинству людей просто хочется знать — там, за гранью, есть что-то ещё,
