Вот, смотри, я его положил!
Алли перестала орать, взяла минутку, чтобы успокоить своего хозяина, и позволила маме обнять её… его. Алли тоже обняла маму и ощутила невероятное блаженство, а её мать об этом даже не догадывалась. Судорожные рыдания утихли, перешли в еле слышное хныканье.
— Ты не мог бы сказать нам, как тебя зовут? — спросил папа.
Алли знала имя парнишки, потому что самосознание у маленьких детей развито чрезвычайно сильно — их имя присутствует чуть ли не в каждой их мысли.
— Дэнни, — ответила она. — Дэнни Розелли.
— Хорошо, Дэнни, — проговорила мама, — я думаю, ты сегодня ночью немножко погулял во сне.
— Ага, — подтвердила Алли, — погулял, да.
Она восхитилась способностью своей матери уметь логически объяснить всё, что, казалось, не поддаётся логическому объяснению.
— А ты не мог бы сказать нам, где живешь? — допытывался папа.
Алли знала, но пока не собиралась делиться этой информацией. Поэтому она потрясла головой:
— На улице… не помню.
Родители в унисон вздохнули.
Алли не отрывала глаз от отцовской культи. На коже были видны углубления — следы от протеза; но, конечно, у папы не было времени надеть его, когда они обнаружили маленького Дэнни Розелли, заходящегося от крика в кровати их погибшей дочери.
— А что это? — спросила Алли, сообразив, что отсутствие такта у семилетнего ребёнка можно тоже использовать ради своей выгоды.
Отец мгновение колебался, потом ответил:
— Автомобильная авария.
— Ой.
— Точно. Ой.
У отца были ещё и шрамы — на лбу и на щеке. Значит, катастрофа забрала у папы правую руку, а взамен оставила шрамы. Всё это довольно неприятно, но могло быть гораздо хуже. Собственно, хуже и было, потому что они потеряли дочь.
Алли умирала от желания сказать им, что они не потеряли её, что она здесь, в этой комнате, рядом с ними… Но ей не удалось найти способа, как это сделать, когда она была под личиной Кэтвумен, и вряд ли удастся теперь — в теле маленького Дэнни.
— А номер своего телефона ты случаем не помнишь? — спросила мама. — Нам очень нужно сообщить кому-нибудь о том, что ты здесь — твои родители, наверно, уже извелись.
Алли не испытывала особой жалости к родителям мальчика — они-то получат своего ребёнка обратно! Да и номера она не знала, так что ладно. Она наконец вместе со своими мамой и папой, они ласковы с ней, они пытаются утешить её… Может, это единственный шанс побыть в кругу своих близких, другого ей не представится…
— Кушать хочется, — заныла она. — Можно мне чего-нибудь покушать?
Родители переглянулись, мама указала глазами на телефон, отец кивнул и вышел из спальни. Не надо быть гением, чтобы понять: он позвонит в полицию с другого телефона. Алли подумывала, а не устроить ли очередную истерику, но осознала, что не может оттягивать неизбежное до бесконечности. Надо просто получше использовать отпущенное ей время.
— У вас есть хрустики — яблочные колечки? — спросила она. — Я люблю их с земляничным молоком.
Она могла бы поклясться, что мама страшно побледнела — такой бледной Алли её никогда раньше не видела.
— Ладно, не надо, — сказала Алли. — Всё равно их у вас, наверно, нет.
— Вообще-то, — проговорила мама, — они у нас есть.
На кухне к ним присоединился папа, незаметно кивнув своей жене. Должно быть, позвонил куда надо. Алли прикинула, что до приезда полиции у них есть ещё минут пять.
Она наслаждалась каждой ложкой смеси для завтрака, сидя со своими родителями за кухонным столом. Пыталась обмануть себя, заставить поверить, что это обычный домашний завтрак…
— Ты прости, если они немного старые, — сказала мама.
— Не, — отозвалась Алли. — То, что надо.
— Их любила наша дочка, — сказал папа. — И тоже с земляничным молоком.
— А что — многие дети любят! — сказала Алли, хотя на самом деле больше не знала никого, кто любил бы эту смесь в таком сочетании. Она зачерпнула розовое молоко — в ложку вплыло последнее яблочное колечко, словно одинокий спасательный круг.
— А ещё можно?
Мама опять наполнила мисочку. Алли ложкой утопила в молоке круглые оранжевые пухлики.
— Комната, где я был — это вашей дочки, да?
Мама кивнула, избегая смотреть мальчику в глаза.
— С нею что-то случилось, да?
— Да, Дэнни, с нею что-то случилось, — ответил папа.
— Может, не надо об этом говорить… — сказала Алли, поняв, что далековато зашла.
— Нет, всё в порядке, — отозвался папа. — Это произошло так давно.
«Не так уж и давно!» — хотела воскликнуть Алли, но вместо этого произнесла:
— Наверно, она вас очень любила.
На этом, пожалуй, следовало и закончить, но она увидела — к тротуару подъезжает полицейская машина, а за ней — другая. Если она собирается это сделать, то должна сделать это сейчас!
— Иногда люди уходят, — сказала Алли своим родителям. — Они не хотят, но не могут иначе. В этом никто не виноват. Я уверен — если бы она могла, она сказала бы вам, что всё в порядке — что с нею всё хорошо. То есть, я имею в виду, люди умирают, но это не всегда значит, что их больше нет.
Но тут её мама с папой переглянулись, а потом посмотрели на Дэнни. В их глазах стояли слёзы. Мама сказала:
— Алли не умерла.
Алли улыбнулась. Как это похоже на её родителей — воспринимать происходящее таким вот образом!
— Конечно, нет. До тех пор, пока вы помните её, она будет жить.
— Нет, — возразил папа. — Мы имеем в виду, что она действительно жива.
Алли медленно опустила ложку в миску, не сводя глаз с родителей.
— То есть как?
— Она просто спит, Дэнни, — ответил папа. — Она спит — уже очень, очень долго.
Глава 28
Спящая мёртвым сном
Коматозный.
Не реагирующий на раздражители.
Находящийся в вегетативном состоянии.
Вот какие сложные слова придуманы медиками для пациента, лежащего без сознания. Думаешь, эти ярлыки что-то значат — например, будто доктора знают, что происходит в мозгу коматозного больного? Ничего подобного. Никто ничего не знает. Кома — так могут называть всё что угодно, но по сути под этим словом подразумевают, что пациент просто-напросто не желает приходить в себя.
В произошедшем несколько лет назад лобовом столкновении Алли Джонсон получила многочисленные внутренние повреждения и тяжелейшие травмы головы. В результате удара она пробила ветровое стекло своей машины и врезалась в мальчика, вылетевшего из ветрового стекла второго
