фонда — почти что черный — был выложен на стол, патологоанатома удалили в сторонку — чтобы не путался под ногами.
— Знаешь что, голубчик, — обратился Лукманов к светлоглазому, у которого уже начались легкие позывы к тошноте, — вот как хочешь, а это — никакая не кислота!
— И что тогда?
Лукманов еще раз внимательно склонился над трупом.
— Скажи-ка, что ты слышал о событиях в Республике Констанца? — спросил шеф С.В.А .Москвы, подняв на него глаза.
— Ну, ээ… а при чем тут это, Василий Сергеевич?
— Я не просил тебя переспрашивать, голубчик! Я задал вопрос — что тебе известно о событиях в Констанце двадцать лет назад?
—– Ну, революция там была, — вспомнил светлоглазый. — Диктатора свергли. Да, он обладал особым даром…
— … И вообще был не совсем человек, — закончил за него Лукманов. — И это все, что тебе известно? При том, что один из питерских — вечная ему память! — в то время был там? Хор-роши! Ну, ладно, я тебя не виню. Так вот, при том диктаторе в Запределье Констанцы возникло очень много милых и забавных зверушек. Вроде бы, их сейчас переловили тамошние… сам знаешь кто. Только я в это не верю — они там все молодые да ранние, нашим оппонентам пришлось заново строить всю свою организацию. Но я не к тому. Среди милых зверушек имелись и очень любопытные. Мне в свое время даже довелось видеть ожоги, которые возникают после знакомства с ними. С этим, знаешь ли, не живут, а если и живут, то очень плохо. И всяко недолго. Так вот, сдается мне, у господина Пенн Юна точно такие же ожоги.
— И что это означает?
— Хотел бы я знать! Видишь ли, мне немного знакомо то, что называется миром Запределья. И скажу вот что — этих милых тварей не водится ни у вас в Питере, ни в Москве, ни в Прибалтике, ни в Украине. Гарантированно. А в Констанце их изничтожили наши оппоненты. Значит, кто-то их завез. Или в Констанце добили не всех, или они — из естественных мест обитания, из Нового Света. Завезли, а теперь применили.
— Неужели О.С.Б.? — последнее слово светлоглазый произнес, едва ли не страдальчески сморщившись.
— Не думаю, что это почерк наших друзей. Склепова я мог бы списать и на них. Хотя его было бы проще списать вообще, зарвался парниша. А вот этого — вряд ли. Ты же помнишь, как они действовали год назад? Заставили здешних идиотов перебить друг друга. Излюбленный метод господ сотрудников О.С.Б. А здесь — не то. Ладно, голубчик, тут без поллитры не обойдешься.
С этими словами Лукманов достал из сумки «поллитру» — объемистую флягу с горилкой. Закуска — бутерброды — были разложены прямо на столике, около руки покойного.
— Ну что, за упокой мистера Юна! Мне его жаль — такую карьеру сделать при всех собаках, которые на него навесили! Сложись обстоятельства по-другому — быть бы ему вторым доктором Менгеле. Ан не сложилось! — тон Лукманова стал почти веселым. Возможно, в лице Пенн Юна было устранено некое препятствие, известное лишь главе московского отделения С.В.А . да нескольким его доверенным лицам. Светлоглазый в их число не входил, а задавать лишние вопросы было опасно.
Лукманов сделал объемистый глоток, передал флягу светлоглазому, который со страдальческой миной поднес горилку ко рту.
— Ты выдохни, голубчик, легче пойдет, — ухмыльнулся Лукманов, проглотив бутерброд.
Светлоглазый так и поступил.
Горло обжег жидкий огонь, он закашлялся, отвернулся, при этом его взгляд упал на бутерброды, на покойника, на то, что сотворила «кислота». Всего этого оказалось достаточно.
— Слабенькие вы, однако, — хмыкнул Лукманов, видя его страдания и ничем не желая их облегчить. — То ли дело прежде, богатыри были! Взять, к примеру, Сержа. Тоже уже не с нами, ну да ладно. Ты на свежий воздух выйди, я лучше с доктором-опослялогом выпью, он меня поймет. Иди-ка сюда, — подозвал он патологоанатома.
Светлоглазый очень плотно затворил дверь, проклиная про себя московское отделение С.В.А .во главе с его шефом. Никаких магических способов подслушать происходящее в морге он не мог, да и не стал бы — его все еще передергивало от отвращения.
Он не слышал, как патологоанатом, сияя, взял флягу — не каждый день приходится пить с человеком, у которого под пиджаком такие большие звездочки на погонах! А Лукманов вынул из кармана мобильник и набрал номер. Тот, который очень удивил бы многих членов С.В.А.
— Алло? Господин оппонент? — насмешливо произнес он. — Надеюсь, вы меня узнали, Всеволод Рогволдович? Да-да, Лукманов, он самый. И звоню я насчет очень пикантной ситуации, о которой, полагаю, известно и вам.
— Мне не очень нравится, когда меня так называют… те, кто меня хорошо знает, — ответил Эйно.
— А мне, например, не очень нравится, когда убивают моих людей. И добро бы — просто моих. С международными представителями, знаете ли, не шутят.
— И вы решили, что мы каким-то образом в этом замешаны?
— Ну, вы еще скажите — «и вы поверили»? Я ни во что не верю, дорогой Всеволод Рогволдович, но очень хочу знать. Мало того, интуиция мне подсказывает, что часть трупиков — по крайней мере, часть, — не ваших рук дело. И мне очень интересно — если не вы, то кто же?
— Мне тоже интересно. И знаете, господин Лукманов, к какой мысли я склоняюсь?
— Знаю. Даже озвучу ее: «Василий Провокаторович Лукманов убрал нескольких своих же «лишних людей», чтобы иметь повод перейти к открытой войне с О.С.Б.». Я угадал?
— Какая разница? Все равно мы…
— …На разных сторонах баррикад. А знаете, что пришло мне на ум? У вас трупиков не было в последнее время? Среди сотрудников О.С.Б., я имею в виду. Ну, шел человек, шел, ему кирпич на голову упал — совершенно случайно. И совершенно случайно трещинки на кирпиче сложились в буковки. Ну, к примеру, «сегодня ночью вас должны убить».
— Трупиков, милостивый государь, нет! — отрезал Эйно.
— Экие вы везучие! Ну, на нет суда нет. Кирпичик– то посмотреть дадите?
— Если вы что-то знаете…
— Ничегошеньки я не знаю. И только что убедился, что и вы тоже ничего не знаете. А ведь это хороший повод.
— Для чего?
— Встретиться, выпить-закусить, обменяться мнениями — о своем ничегонезнании, например. Естественно, без лишних ушей и лишних сотрудников.
— У нас лишних сотрудников нет.
— Значит, и без нелишних — тоже. — Голос Лукманова стал почти что печальным. — Так вы согласны?
— Где и когда?
— Ну вот, слышу речи делового человека, — удовлетворенно промурлыкал москвич.
Это кафе было словно специально придумано так, чтобы никто никому не смог помешать. Уютные кабинки могли вместить четырех человек, но собеседников было двое.
— Думаю, по рюмочке можно, — усмехаясь, говорил Лукманов. — По рюмочке, по две… Полагаю, не думаете, что здесь нам поднесут отраву?
— Нет, я так не думаю, — спокойно проговорил Эй– но. — Но от спиртного откажусь.
— Не пей в доме врага своего? Так это не мой дом. Ладно. Очень обрадовались смерти Соколенко?
На сей раз в голосе Лукманова не было и тени напускной шутливости.
— Сказать по правде — очень. Хотя о нем давно никто ничего не слышал.
— Ну, было бы странно, если бы вы по нему объявили траур. Ладно, если не хотите — можете не
