— Мне нужен сторож! — со стоическим терпением уточнил я, понимая, что без хитросплетения всех мельчайших подробностей жизни Феклы до истины добраться не удастся.
— А я о чем толкую?! — уже всерьез обижаясь на мою тупость, воскликнул Кузьма Платонович. — Потому, как Фекла болеет, я и не хотел Ваньку-то Сивого беспокоить.
— И что?
— А тут ты серчать начал.
— Начал, — подтвердил я.
— Я Ваньку-то Сивого и послал за Митричем.
— Теперь понятно, и где же этот Митрич?
— Митрич, он — неведомо где. Этого я тебе так не скажу. Он, знаешь, что учудил! В бега ударился.
— Это точно? Убежал?
— Так как же иначе? Фекла — она, как дите малое, сластена, хоть сама со станом и касательно боков…
— Понятно, можешь идти. Фекле привет передавай, да смотри, чтобы тебя Ванька Сивый за жену не зарезал.
— Окстись, батюшка, что же ты такое говоришь! Разве можно этакое даже подумать!
— А ты не проверяй, какие у чужих жен бока и не обкармливай их сладким! — зловеще сказал я вслед удирающему Кузьме Платоновичу.
То, что сторож ударился в бега — преступление серьезное и сурово караемое, за которое можно было попасть под кнут, в лучшем случае под плети, почти полностью подтвердило мою гипотезу, что Вошина выпустил кто-то из своих. Сколько у него осталось в поместье соглядатаев и помощников, можно было узнать только с Алиной помощью. Ее же я меньше всего хотел втягивать в эту историю. К тому же у Трегубова была такая многочисленная дворня, что проверить всех было затруднительно. Этот вариант я оставил напоследок, если не удастся выйти на преступника другим, более простым путем.
Атласный диван вернул мне силы и оптимизм. Выходить сегодня на поиски оборотня было поздно, время приближалось к обеденному, и пропустить, как вчера, такое приятное мероприятие мне очень не хотелось.
С наплывом гостей, чувствуя себя гвоздем программы, Василий Иванович не жалел никаких затрат, чтобы пустить соседям пыль в глаза. В том, что касалось еды, она, эта пыль, была удивительно вкусная. Поваром у него состоял натуральный французский кулинар, служивший у самих Монморанси, точнее, у одного из представителей этого известного французского рода, Матье-Жан- Фелисите, герцога де Монморанси-Лаваль.
В разгар революционного террора герцог, до того поддерживающий третье сословие и чуть ли не саму революцию, опасаясь за свою жизнь, вместе со всей челядью бежал в Швейцарию. Там у него повара переманил богатейший помещик Лев Дмитриевич Измайлов, позже прославившийся на всю Россию самодурством. От него месье Жан, так звали повара, перешел к нашему сибариту Васятке, когда тот недолго служил в Петербурге после воцарения нынешнего императора.
Француз знал себе цену и готовил стол только для больших банкетов, зато, по словам очевидцев, это были подлинные произведения кулинарного искусства. О вчерашнем торжественном ужине мне успели рассказать, как я только вернулся, сразу несколько человек, и я не собирался пропустить сегодняшний большой обед. Я пока был знаком с творчеством только учеников маэстро и с нетерпением ждал встречи с самим мастером.
Просто так болтаться по дому было скучно. Аля, занятая «светской жизнью», компанию мне составить не хотела, наслаждаясь в компании местных дам болтовней «об их, девичьем». Я понимал, что такого рода общение ей необходимо, чтобы не чувствовать себя в гостиных белой вороной, и не приставал со своими проблемами — терпеливо ждал приглашения к обеду. Мы, в эпоху электронных индустриальных развлечений, так привыкли к тому, что нас все время чем-то занимают «высокотехнологические друзья»: динамики и телевизионные экраны — что, оказавшись предоставленным самому себе, не знаем, чем занять свободное время. Поэтому, чтобы не киснуть в одиночестве, мне пришлось отправиться в курительную комнату, где проводили досуг обитатели дома и многочисленные гости.
В этом удобном и просторном, обставленном диванами, креслами и столами помещении собралось человек до двадцати гостей. В воздух поднимались ароматные дымовые столбы и кольца, звенели бокалы, рекой лилось заморское вино — местная аристократия зарабатывала популярную болезнь подагру.
— А не желает ли сударь составить партию в ломбер? — не успел я опуститься в свободное кресло, предложил возникший из клубов табачного дыма чернявый господин в донельзя поношенном, лоснящемся сюртуке.
— Не желаю, — кратко ответил я, зная об этой игре только то, что она дала название карточному столику.
— А заключить пари? — не смутившись моей сухостью, предложил чернявый.
— Пари на какую тему? — удивился я.
— На любую, это неважно-с. Пусть о том, кто сейчас войдет в буфетную, толстый господин или тонкий.
Такой подход к спору меня заинтересовал.
— Пожалуй, поспорим! — согласился я.
— Вот и чудесно! — обрадовался он, — Давайте заключим пари о десяти рублях, какой сейчас в двери войдет господин. Коли будет толст, выиграю я, коли тонок — вы.
Я оглядел присутствующих и понял, что спорщик — обычный жулик.
Почти все присутствующие здесь господа были толстыми, только три человека можно было назвать просто хорошо упитанными. Относительно тонкими были только мы с ним. Новый знакомый показался мне забавным, к тому же червонец был невеликой суммой, и я согласился.
Чернявый господин просиял от удовольствия и сунул мне свою влажную ладошку в подтверждении состоявшегося пари, после чего завороженно уставился на входную дверь.
Минут десять в курительную никто не входил, что сильно нервировало моего нового знакомого. Он нервно потирал ладони друг о друга, после чего отирал их о полы сюртука, так и другими похожими способами демонстрировал свое нетерпение.
Наконец, дверь начала медленно открываться. Чернявый заиндевел и весь подался вперед.
В комнату вошел маленький и щуплый управляющий Кузьма Платонович и пригласил присутствующих к столу.
Такого фиаско спорщик никак не ожидал. Он умоляюще взглянул на меня и срывающимся голосом спросил:
— Я в полном смятении по поводу выигрыша. Каким считать Кузьму Платоновича: толстым или полным?
По-человечески я понимал состояние проигравшего и мог, с учетом потертости костюма, войти в его затруднительное финансовое положение, но отдавать ему деньги просто так не захотел. Потому посоветовал спросить у соседей, каким следует считать управляющего. Чернявый затравленно поглядел вокруг на веселящихся толстяков и обреченно махнул рукой:
— Пусть это будет ваш, милостивый государь, выигрыш, хотя вопрос и спорный. Я сейчас, пардон, не при деньгах, сочтемся позже. Не извольте сомневаться, долг чести-с!
Порадовав меня заманчивыми перспективами обогащения на червонец, он молниеносно испарился, проскальзывая к выходу между широкими спинами и солидными животами устремившихся в столовую гостей.
В главной обеденной зале собралось все наличное светское общество.
