— Как же можно батюшка! Она, поди, денег стоит. Набавь хоть гривенничек.
Книга мне была без особой надобности, взял я ее из праздного любопытства — полистать и вернуть. Но жадность горькой вдовы так умилила, что я без звука выдал ей гривенник и распрощался.
Дома Аля уже не находила себе места. Из-за большого расстояния между нами она не могла понять, что я делаю, но что общаюсь с женщиной, уловила. Впрочем, тут же успокоилась.
— Это книга? — спросила она, увидев у меня винеровский фолиант.
— Книга, — подтвердил я.
— Библия?
— Вряд ли.
— Ты что, сам не знаешь? — поразилась она.
— Еще не смотрел, да и вряд ли смогу ее читать, она написана по-немецки, да еще готическим шрифтом.
— Каким шри… — не поняла она.
— Красивыми буквами, — объяснил я. — Так писали в старинных книгах, особенно в Германии.
— А эта книга старинная?
— Сейчас посмотрим, — ответил я, раскрывая фолиант. — Вот черт, здесь латинские цифры.
— Какие цифры? — не поняла Аля.
— В старину в Европе цифры писали латинским буквами, — пояснил я, понимая, что для девушки это чистая тарабарщина. — Позже, с пятнадцатого века начали писать арабскими.
— Понятно, — протянула Аля. — И что здесь написано?
— Матерь божья! — поразился я. — Если не ошибаюсь, эту книгу издали в 1511 году!
— Откуда ты узнал?
— Видишь, здесь написано М — это тысяча, D — пятьсот, а вот эти буквы X и I, обозначают десять и единицу. Получается, тысяча пятьсот десять и один год!
— Надо же, — порадовалась за меня Аля. — Ну и что?
Я обнял ее и расцеловал.
— Ничего, просто этой книге почти триста лет. Возможно, ее издавал сам Гуттенберг!
— Да? — опять вежливо удивилась Аля. — А кто это такой, и что он с ней делал?
— Алечка, не обижайся, но сразу я тебе этого объяснить не могу.
— Я что, дурочка? — обиделась девушка.
— При чем здесь дурочка! В старину книги писали от руки, а это очень долго. Потом один человек по фамилии Гуттенберг, придумал другой, более быстрый способ, он называется книгопечатанье. Я точно не помню когда он жил, кажется, в середине пятнадцатого века. Возможно, это одна из его книг, если он дожил до 1511 года, или кого-нибудь из его учеников. Таких книг очень мало, и стоят они очень дорого.
— А о чем в ней написано?
— Я немецкий язык знаю плохо, а тут еще трудные буквы, готические, я тебе уже о них говорил.
С готическим алфавитом у меня были проблемы еще в школе, однако заголовок я разобрал. Благо он оказался коротким: «Die Schwarze Magie».
— «Черная магия», — перевел я. — Впрочем, чего можно было ждать от Винера!
— Интересная книга? — поинтересовалась Аля.
— На любителя. Тебе не понравится. Вот ее бы на аукцион «Сотбис»! За пару «лимонов» со свистом бы ушла!
— Прости, Алеша, но я ничего не поняла. Опять ты говоришь непонятно.
— Это я так, про себя. За такие редкие книги можно выручить очень много денег.
— Наверное, я в твоем мире никогда не смогу разобраться, — грустно сказала Аля.
«Было бы в чем разбираться, — подумал я. — А девушка-то у меня начинает думать абстрактными категориями!..»
— Чем я начинаю думать? — подхватилась она.
Я опять упустил из виду, что она читает все мои мысли.
— Прости, моя хорошая, но я тебе и этого не смогу объяснить.
— А ты попробуй! — окончательно обиделась Аля.
— Ну, понимаешь… Давай, попробуем на примере. Например, ты видишь это окно, и думаешь про него. А можно посмотрев на одно окно, представить вообще все окна, которые существуют на свете…
Пример оказался не очень хорошим, и я замолчал, не умея перейти от частного к обобщенному, общему.
— И что в этом сложного? Я все поняла!
— Да, но для того, чтобы представлять разные окна, нужно увидеть очень много зданий и окон, а ты пока видела мало.
— Вот уж, окон я не видала!
— Видала, видала, — сдался я и заключил разговор стандартной формой, то есть принялся целовать несостоявшуюся абстракционистку.
Аля вначале отбивалась, делая страшные глаза и указывая на дверь, которая, увы, не запиралась. Но потом нам стало как-то не до условностей.
— Что, прямо сейчас? — с деланной обреченностью спросила она.
— До обеда еще два часа, успеем!
— А вечером?
— Вечером, само собой!
— Ну, если так… А вдруг кто-нибудь войдет?
— Сейчас что-нибудь придумаю, — торопливо пообещал я. Огляделся и не нашел никакого другого способа, кроме как бесценной антикварной саблей подпереть дверь…
После обеда я навестил беглого солдата. Его благоустроили в сухом сенном сарае, подальше от любопытных взглядов. После перенесенных невзгод и лишений, Иван медленно восстанавливал силы и много спал.
Мой визит немного его развлек, но было видно, что ему лучше пока побыть в одиночестве. Он несколько дней не брился, зарос густой щетиной и теперь больше походил не на солдата, а на разбойника.
Глава четвертая
Наши эмигранты, в советское время уезжавшие из страны, говорят, что
