взглянуть на неказистого властелина, что я, невольно, и сделал.
— Кто таков? — спросил император, не столько грозно, сколько удивленно разглядывая меня.
Вопрос был, как говорят в таких случаях, хороший, только я не успел придумать на него ответа. Моя секундная заминка вызвала вспышку скрытой ярости в глазах властелина, и я поспешил назваться трубочистом, по приказу графа Палена, что было, в общем-то, полуправдой, чистившим дымоходы в дворцовых печах. Как я ни отмывался от сажи холодной водой со щелоком, сделать это до конца не удалось, и мой подкопченный лик засвидетельствовал правдивость этих слов.
— Иди за мной, — вдруг приказал царь и, более не взглянув на меня, понесся по коридору стремительной, угловатой походкой.
Мне не оставалось ничего другого, как поспешить следом за ним. Никакого священного ужаса и верноподданнического трепета к этому человеку я не испытывал. В конце концов, Павел — владыка не моей эпохи. Вот если бы на его месте был президент России, тогда…
Впрочем, и тогда мне было бы в лучшем случае слегка любопытно. Греться в лучах августейших тел могут или снобы, или люди, надеющиеся что-нибудь урвать от монарших щедрот. Увы, я не заблуждался на свой счет — заставить себя обратиться с просьбой, даже в случае большой нужды, я никогда не смогу ни к царю, ни к президенту.
Не знаю, откуда у меня это гнусное свойство, то ли от несуществующей дворянской спеси, которая если и есть, то безо всякого на то права — своих предков и генеалогию я знаю только по рассказам; то ли от гордости нищего, считающего, что он ничем не хуже уральского мужика, имперского шпиона или, как в моем случае, немецкого недомерка. Так или иначе, но никакого желания общаться с сильными мира сего до этого момента у меня не было.
Наша парочка, несущаяся по опустевшим коридорам Зимнего дворца, вероятно, смотрелась со стороны забавно: впереди, почти вприпрыжку, не шел, а летел малорослый император в ярком военном мундирчике, за ним, в некотором отдалении, гусиным шагом поспешал трубочист во всём черном, как плакальщик на похоронах.
Резко свернув в какой-то переход и пройдя проходной комнатой, Павел Петрович перешел из служебного коридора в парадный.
Здесь нам начали попадаться низко кланяющиеся сатрапы и клевреты. Император на поклоны отвечал короткими кивками, о чем я мог судить по движению его треуголки.
Через несколько минут мы дошли до государева кабинета. Гвардейские офицеры, вытянулись по стойке «смирно», а простоватого вида слуга в ливрее и длинном парике с косичкой, поспешно распахнул перед нами дверь. Я, было, тормознул, не зная, следовать ли мне за царем без особого приглашения, или подождать за дверью. Однако Павел Петрович мотнул головой в мою сторону, и я вошел следом за ним.
Мы оказались в большой, скромно обставленной комнате с книжными шкафами, письменным столом, заваленным бумагами и прочими аксессуарами трудовой деятельности монарха. Не зная, что делать и как должно поступать в данной ситуации, я скромно остановился в дверях и попытался отвесить почтительный полупоклон.
Император, дойдя до стола, развернулся на каблуках и миролюбиво спросил:
— Сможешь почистить мой камин?
Чего-чего, но того, что самодержец всея Руси сам занимается такими бытовыми мелочами, я не мог и предположить.
— Думаю, что смогу, — ответил я, после секундного размышления.
— Ни от кого ничего не могу добиться, — как бы отвечая на мой невысказанный вопрос, объяснил российский император.
— Этот камин? — спросил я, забыв, как позже догадался, прибавить в конце фразы обращение: «ваше величество».
— Этот, — недовольно подтвердил Павел, а потом неожиданно добавил: — А ты, братец, дерзок!
У меня хватило ума не начать допытываться, в чем он, собственно, усмотрел дерзость. Чтобы замять возникшую неловкую паузу, я подошел к камину и начал его осматривать.
— Ты под чьим началом служишь? — спросил Павел, видимо окончательно пораженный моим неуставным поведением.
Я высунул голову из топки и ответил:
— Я, ваше величество, не служу. Меня пригласили со стороны, так как во дворце не осталось своих трубочистов.
— Как так не осталось? — удивленно спросил царь. — Куда же они подевались?
— Говорят, что уволены по вашему приказу, и два года никто не чистит дымоходы. Так недолго и до пожара…
— Кто сказал, что по моему приказу?! — вспыхнув глазами, закричал царь.
— Кто-то из дворцовых слуг, а кто не помню, — соврал я. — Говорят, что уволили вы их из экономии…
Павел ненадолго задумался, вероятно, восстанавливая в памяти события двухлетней давности, потом почти спокойно сказал:
— Развелось тут нахлебников… Так ты не дворцовый, потому и этикета не блюдешь, — успокоился император. — И сколько тебе денег за работу посулили?
— Обещали не обидеть, а конкретно разговора об оплате не было, — ушел я от прямого ответа.
— Коли хорошо почистишь, то велю наградить тебя пятаком! — совершенно серьезно объявил мне русский царь.
От такого скопидомства у меня, видимо, округлились глаза, и Павел не преминул заметить:
— Ну, ништо, будешь помнить царскую милость!
О том, что высшие советские руководители совершенно не разбирались в системе цен, я слышал. Мне как-то рассказывала старушка-шляпница, всю жизнь обслуживавшая советскую элиту, что жена видного, как тогда говорили, советского общественного и политического деятеля, секретаря Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, за две сшитые ею меховые шапки из драгоценных мехов заплатила пять рублей. Однако от царя я такой простоты не ожидал и, не удержавшись, съязвил:
— Премного благодарен, ваше императорское величество, век буду помнить вашу монаршую милость! Я за этот пятачок куплю пол-лаптя и на стенку повешу!
— Почему пол-лаптя? — удивился Павел Петрович, — Разве лапти половинами бывают?
— Так на целый лапоть этих денег не хватит, — объяснил я, невинно глядя ему в глаза.
Император понял насмешку и нахмурился. В глазах его мелькнуло недоброе выражение, но он сдержался и, отвернувшись от меня, велел приступать к работе.
— Мне нужны инструменты, позволите сходить, принести?
— Тебе принесут, — мрачным голосом произнес монарх и отдал приказ как из-под земли появившемуся лакею:
— Вели принести скребки и ведра, трубочисту работать.
Откуда Павел знал, чем чистят камины, я не понял. Возможно, просто косил под Петра Великого. Не зная, чем занять время, я подошел к камину и начал его осматривать. Устроен он был совсем примитивно, без обязательного «зуба» внутри, перекрывающего противоположное горячим газам поступление холодного воздуха с улицы.
— Камин-то, поди, дымит, — сказал я, опять позабыв повеличать
