Старичок же этот самая хитрая и подлая лиса в Тайной экспедиции…
Похоже было, что алхимик знает, о чем говорит. Надежды на простое и скорое прекращение моего ареста таяли с каждым его словом. Возможно, я и переиграл сегодня Сил Силыча, но что толку, если он ищет не истину, а виновность. Черт его знает, какую роль он придумал мне в своей игре. Возможно, он и поверил в мою провинциальную простоту и глупость, но тем больше у него будет желания попытаться использовать меня втемную.
— Так что же мне делать?
— А вот долечите меня, я разочтусь с нашим общим приятелем, и отправимся отсюда подобру-поздорову.
— Тогда о чем разговор, давайте долечиваться.
— У вас пока на это недостанет сил. Вам сначала нужно подкрепиться и отдохнуть. Я, пока вас пытали, кое-что раздобыл съестного, возьмите, поешьте. Я же пока расскажу, что мне удалось узнать от своего человечка.
Он передал мне тряпицу, в которой оказались завернуты хлеб, яйца и кусок буженины.
— У вас было много денег? — неожиданно спросил сосед, когда я уже впился зубами в яства.
— Порядочно, — ответил я.
— Так вот, они попали в лапы к этому старичку, и ему ужасно не хочется их возвращать.
— Неужели он погубит невинного человека за несколько тысяч рублей? — спросил я, прожевав первый, самый сладкий кусок.
— Думаю, что и за несколько рублей. На нем крови больше, чем на Бироне, только ее никто не видит.
— Ну и иуда, — прокомментировал я, не очень удивившись такой подлости. — Как это вам удалось достать такую еду?
— У меня сохранилось немного денег. Вы ешьте и ложитесь, скоро утро и придет караул.
Я послушался и, доев, немедленно лег спать.
Утро для меня началось со скрипа дверей и торжественного внесения параши.
Пока дверь в каземат была открыта, я успел лучше рассмотреть своего сокамерника.
То ли он выздоровел, то ли отдохнул, то ли на него благотворно подействовало мое лечение, но со вчерашнего дня внешне он сильно переменился к лучшему. Даже спутанная грива волос на голове стало как-то короче и опрятнее.
«Может, и правда инопланетянин», — снова подумал я. Однако спросить напрямую не решился.
Когда я съел обе краюхи хлеба, а он две пайки каши, настало время для лечения.
— Вы готовы уделить мне свое внимание? — как всегда церемонно спросил сосед.
— Готов, — в тон ему ответствовал я. — Кстати, мы давно знакомы, но не знаем имен друг друга.
— Ваше я знаю, а у меня нет имени, так что можете называть меня, как вам заблагорассудится и будет удобно.
Меня такой вариант не очень устраивал, но возразить было нечего, и я промолчал.
— Может быть, попробуем без цепей? — предложил я.
— Не стоит, цепь, видимо, создает какой-то усиливающий энергетический эффект и концентрирует вашу силу. Если вам понятно, о чем я говорю…
У меня от неожиданности отпала челюсть. Нет, право, нехило сказано для восемнадцатого века! Интересно, если он знает такие вещи, то почему не слышал о радиации?
Я надел наручники и приступил к лечению. Обычно, как я заметил из практики, пораженные болезнью органы мне кажутся холоднее здоровых. В мою задачу входит попытаться прогреть их. Если это удается — больной выздоравливает. Пока, кстати, проколов не было. Когда не получалось вылечить, удавалось облегчить страдания.
С соседом все с самого начала шло наперекосяк. На первом сеансе все его тело было ледяным, на следующем начало оттаивать. Теперь же я чувствовал, что тепло идет не только от меня к нему, но и от него ко мне. Причем тепло не достоянное, а пульсирующее. Мы как будто по очереди разогревали друг друга. Впервые за сеанс с ним я не устал. Мне начало казаться, что мы с ним как бы начали подпитывать друг друга. Наконец я оставил его в покое. Сосед лежал совершенно неподвижно, как бы в прострации, не было слышно даже его дыхания. У меня же разогрелись кандалы.
— Пожалуй, хватит, — сказал я, поспешно освобождая руки от горячих цепей.
Он не ответил. Я взял его руку и начал машинально считать пульс. В отличие от первого опыта, когда пульса не было, а сердце билось аритмично и странно, теперь с пульсом, наполнением и ритмом было всё в порядке. Удары были мощные, правда, довольно редкие, не более сорока в минуту.
Удостоверившись, что с сокамерником всё в порядке, я прилег на солому и попытался расслабиться. Оказывается, я всё-таки устал, но по-другому, чем раньше. Теперь у меня ныло всё тело, как бывает утром, после хорошей физической нагрузки.
— Ну, вот, теперь всё в полном порядке, — неожиданно сказал сосед.
— Прекрасно, — порадовался я за него, мне же самому остро захотелось движения и острых ощущений, — может быть, тогда двинем отсюда?!
— Сейчас выходить слишком рискованно. Давайте подождем более подходящего момента. Потом, мне нужно кое-что подытожить…
Я вспомнил, что он хочет с кого-то востребовать должок. Мне казалось, что с моего следователя, но сам он не говорил, а я не счел возможным спрашивать.
— Это не совсем то, о чем вы думаете. Я значительно меньше, чем вы, завишу от эмоций.
Кого он имеет в виду, меня одного или вообще людей, я не понял, но опять постеснялся уточнить. Вместо этого спросил:
— Это хорошо или плохо, не зависеть от эмоций?
— Не знаю, как кому нравится…
Больше говорить вроде было не о чем, и мы надолго замолчали. Страдать за всё человечество, сильно претерпевшего от своей излишней эмоциональности, у меня тоже желания не было. Хотя примеров такой жертвенности было больше чем достаточно, и все грустные.
— Зато у нас было не такое динамичное развитие, — внезапно вмешался в мои размышления голос соседа. — Между вашим и этим временим, если я правильно понял, двести лет?
Я кивнул в темноту.
— Это ведь крайне малый срок, а вы за него так далеко продвинулись…
С этим трудно было не согласиться, но поговорить мы не успел, меня опять дернули на допрос.
Весь ночной ритуал повторился снова, только теперь был день, и мне для чего-то завязали глаза. Я побрел на встречу с Сил Силычем, ведомый жесткой солдатской рукой. Глаза мне развязали только в пыточной камере, и опять на своем месте стоял палач в маске и красной рубахе, и так же неистовствовал толстый Полуэктович.
