получилось. Они нам не принадлежат, и мы не знаем, что с ними делать, — он запутался и неожиданно замолчал.
— Мы случайно нашли разбойничий клад с золотыми и серебряными предметами, ну, там посуда, старинные блюда и украшения, — поспешил я ему на помощь, — и подозреваем, что они были нажиты грабежом. Потому и решили передать их на богоугодное дело в какой- нибудь монастырь. Поручик рассказал, что у него тетушка настоятельница, и мы привезли их вам.
— А кто это вы? Ты, барышня, и Саша?
— Нет, матушка, нас шесть человек. Они все здесь у вас в обители.
Лицо игуменьи смягчилось.
— Что же, деньги нам нужны на строительство богадельни. Хвалю за благое дело. И велик клад?
— Я поднять могу, а вот Елизавета Федоровна вряд ли, — оценил стоимость сокровища Полибин.
Такая своеобразная оценка заставила игуменью улыбнуться.
— Хорошо, идите к себе, я пришлю сестер, они заберут пожертвование.
— И еще, тетушка, у Елизаветы Федоровны в монастыре находится подружка. Нельзя ли им свидеться.
— Кто такая?
— Я не знаю, под каким она у вас именем. В миру ее звали Алевтиной.
Судя по выражению лица, это имя ничего настоятельнице не сказало. Пришлось чуть больше приоткрыть карты:
— Ее недавно привезли из Петербурга…
— Вот ты о ком, — нахмурилась мать Фетисия и холодным тоном распорядилась. — Ты, Саша, иди к себе, а мы с твоей знакомой поговорим накоротке.
Полибина такая быстрая смена теткиного настроения удивила, но он ничего не спросил, поклонился и вышел из кельи. Мы остались с игуменьей вдвоем. Она искоса посмотрела на меня, встала и прошлась по комнате. Я остался на месте, следил за ней взглядом.
— Вы, барышня, если не ошибаюсь, переодетый мужчина?
От неожиданности я вздрогнул и посмотрел на матушку круглыми глазами.
Она остановилась напротив и разглядывала меня в упор.
— Вы еще в таком возрасте, что можно легко обмануться, кто вы, но повадки у вас совсем не девичьи.
— Да, матушка, я действительно мужчина, — ответил я, понимая, что запирательство только усугубит проблему.
— Тогда что вам за дело до царской пленницы?
Отвечать нужно было быстро, а я настолько не был готов к такому повороту событий, что не сразу придумал, как можно логично объяснить свой интерес к Але. Потому сделал грустное лицо, и как будто с трудом выдавливая из себя слова, заговорил:/p>
— Алевтина жена моего близкого родственника. Ее внезапно от него увезли. Чем она провинилась перед государем, он не знает. Начал ее разыскивать. В Санкт-Петербурге узнал, что ее отправили в вашу обитель…
— Почему же он не приехал сам?
— От расстройства заболел, чуть не умер. Пришлось ехать мне.
— А почему под видом женщины?
Вопрос был, как в таком случае говорится, хороший. Вот только ответить на него было нечего. Пришлось продолжить импровизировать.
— Я потерял паспорт, а ехать нужно было срочно, Как раз моя сестра собралась на моление, вот и воспользовался ее документами.
Не знаю, поверила мне монахиня, но мой ответ никак не прокомментировала.
— Как же вам удалось так долго скрывать свой пол?
— Вы знаете, я так привык к платью, что даже начал думать о себе в женском роде.
— А почему вы сошлись с моим племянником. Он-то знает, что вы мужчина?
— Нет, об этом никто не знает. Мы с ним и его товарищем познакомились на заставе, товарищ начал ухаживать за моей спутницей и дальше мы ехали вместе.
— Так вы были не один? И кто ваша спутница?
— Просто девушка, тоже ехала на моление.
— Поди, ваша любовница?
— Нет, она любит и собирается замуж за другого человека, он тоже приехал с нами.
Чем больше я рассказывал, тем фантастичнее и запутаннее делалась история. Я сам это понимал, но ничего более внятного и логичного у меня не получалось.
— А ваша спутница знает, что вы мужчина?
— Не знает.
— А что за история с сокровищами, которые вы жертвуете монастырю?
— Мы попали к настоящим разбойникам. Александра и его товарища они хотели убить, а нас со спутницей сделать наложницами. Я воспользовался тем, что меня посчитали женщиной, и помог вашему племяннику и его товарищу освободиться. Потом нам удалось справится с бандой. Так что если бы не мое женское платье, то нас уже не было в живых.
— Вы знакомы с нашей послушницей Пелагеей?
— Нет, а кто она такая?
— Та женщина, ради которой вы сюда явились.
— Вы имеете в виду Алевтину? Нет, мы с ней не встречались.
Видимо, последнее заявление окончательно запутало ситуацию, и игуменья решила в ней разобраться.
— Я велю прислать ее сюда, и сама буду присутствовать при вашей встрече.
— Конечно, буду вам благодарен, — безо всякого восторга, согласился я, не представляя, как может повести себя жена. При ее способности читать чужие мысли, она должна была сразу понять, кто я. И ее реакцию на мой измененный облик и появление здесь, в Шуе, не мог даже примерно спрогнозировать.
— Вас я попрошу молчать и ни о чем с сестрой Пелагеей не разговаривать, — сказала монахиня и вышла распорядиться позвать Алю.
У меня появилось несколько минут, чтобы подготовиться к встрече. Самое главное, чтобы моя девочка не выказала никакого удивления. Иначе мой рассказ станет сплошной ложью, и мы попадем в очень неприятную, если не трагическую, ситуацию.
Чтобы не думать об Але, я начал вспоминать эпизоды нашего путешествия, как мы ночевали в деревне, постарался восстановить зрительные образы крестьянского семейства, их избу, поле, примыкавшее к деревне. Игуменья больше со мной не говорила, молча сидела на своей жесткой скамье, и было видно, что она действительно больна. Уголки губ у нее скорбно опустились, глаза полузакрылись, и кожа на лице казалась серой с зеленоватым отливом.
Наконец вошла Аля, я мельком взглянул на нее и постарался никак не зафиксировать ее приход своим сознанием — представлял одного за другим деревенских ребятишек, многочисленных отпрысков наших недавних знакомых.
Аля перекрестилась на иконы и поцеловала настоятельнице руку.
— Вы звали меня, матушка? — спросила она.
