очень хорошие деньги!
Про хорошие деньги я уже слышал вчера от Вахтанга, но, как и в тот раз, не обрадовался астрономической сумме:
— Мне кажется, что разговор можно прервать. О том, что сабля сувенирная и сделана на Одесском привозе, мне уже говорили. Меня могло бы заинтересовать только реальное предложение.
— Алексей Григорьевич, вы зарываетесь и сами не знаете, чего хотите, — огорчился Дмитриев. — Я предложил вам хорошие, очень хорошие деньги…
— Простите, но ваше предложение мне не интересно, — сухо сказал я, как бы подводя черту под разговором.
Однако, Дмитриев не сдался:
— Боюсь, что скоро вам придется пожалеть о своем упрямстве, — внезапно поменяв тон, почти угрожающе проговорил он.
Я, не дослушав, повесил трубку и, возможно, от мнительности тут же задернул шторы на окнах во всех комнатах. Кто знает, какими возможностями обладают мои новые знакомые. После того, как меня стало невозможно разглядеть снаружи, я тут же без предварительного звонка отправился к соседке Марине.
Она, услышав мой голос, после секундной заминки открыла дверь и, пропустив меня в прихожую, тут же убежала в ванную комнату снимать с лица ночной крем. Марина, как женщина повышенно эмоциональная, жила в слегка захламленной квартире и к домашним обязанностям относилась, мягко говоря, наплевательски. Стоя в тесной, заставленной прихожей, я осмотрелся и принял совершенно спонтанное решение: засунул саблю в недра платяного шкафа, за плотно висящую в нем старую одежду. Не то, чтобы я не доверял Марине, просто мне не хотелось втравливать ее в эту историю.
— Я сто раз просила: перед тем как приходишь, звонить, — недовольно сказала она, выходя из ванной, — в конце концов, у меня мог быть мужчина.
— Извини, пожалуйста, — виновато сказал я, — у тебя не найдется заварки?
Марина поскучнела и, сунув початую пачку чая, заперла за мной дверь. Я вернулся к себе как раз в тот момент, когда опять зазвонил телефон. Сняв трубку, я ожидал услышать голос Дмитриева с угрозами или новым предложением, но звонок оказался ошибочным, незнакомый голос, глумливо выговаривая слова, спросил какую-то Марью Иванову. Спустя четверть часа позвонили снова. После третьего такого же странного звонка я отключил аппарат от сети.
Ломать себе голову без достаточных на то оснований я не стал и оставил решение проблемы, если она возникнет, до появления более реальной угрозы.
Как ни странно, на следующий день моя внутренняя тревога не только не прошла, а, напротив, усилилась. Может быть, виной было то, что дул западный ветер, потеплело, и утро выдалось сырое и сумеречное. Дождя не было, но в воздухе висел осклизлый туман, и деревья за окном почернели от избытка влаги. Я включил телефон и отправился на кухню варить кофе. На запах тотчас явилась Ордынцева.
— Где ты вчера была? — спросил я встревоженный ее первым долгим отсутствием.
— Ходила в Останкино, хотела попасть на телепередачу, — ответила она бесцветным голосом. — Но меня туда без паспорта не пустили. Ты сможешь мне сделать документы?
— Не знаю, у меня нет таких связей. Вообще-то попробую поговорить с одним человеком, он за деньги может все.
— А потом я встречалась с Вадимом, — не дослушав, продолжила она, — даже была у него дома.
— Да? — вежливо удивился я. — Было интересно?
Даша смерила меня уничижающим взглядом и победно усмехнулась:
— Я пока поживу у него. Оказывается, еще есть на свете люди, которым я интересна!
— Ты уверена, что поступаешь правильно? Мне, кажется, что Вадим не очень интересуется женщинами, — сказал я, имея в виду его не совсем мужскую внешность и стиль поведения.
Однако, меня не совсем правильно поняли, если не сказать, что поняли превратно.
— Не всем же быть бабниками и волочиться за каждой юбкой! — отбрила меня Даша. — К тому же у нас с ним одинаковые политические идеалы!
— У этого Вадима есть идеалы? — искренне удивился я.
— Он, как и я, революционер! — тоном, не терпящим возражений, сказала Ордынцева.
— Мне показалось, что он больше интересуется реальными материальными ценностями, а не переустройством мира.
— Вот в этом ты глубоко заблуждаешься, он мечтает об общей гармонии, — проговорила Ордынцева, глядя на меня с нескрываемым презрением. — Его, как и меня, возмущает социальное неравенство и беспощадная эксплуатация человека человеком. Наши политические программы почти совпадают!
— Правда! — только и нашелся сказать я. — Не думал, что в России, кроме тебя, сейчас есть еще социалисты-революционеры.
— Есть, — коротко подтвердила она и замолчала, беззвучно прихлебывая остывающий кофе.
— А я узнал, что броши, которые смотрел твой Вадик, сделаны в ювелирной мастерской какого-то Болина и очень дорого стоят, — сообщил я. — Ты не слышала о такой фирме?
— Слышала, — равнодушно ответила революционерка, — это какая-то русско-шведская брильянтовая мастерская. До революции считалась очень модной и дорогой. Кажется, поставщик царского двора. Точно не помню, меня украшения никогда не интересовали.
— А зря, — невольно воскликнул я, глядя на сероватую кожу ее лица и пальцы с неровно остриженными ногтями. — Ты, вместо того, чтобы устраивать нам революцию, сходила бы, что ли, в салон красоты.
— Что ты этим хочешь сказать?! — взметнулась Даша.
— Ну, знаешь ли, — сразу же пошел я на попятный, чтобы не оскорбить тонкую женскую душу, — сейчас много всяких салонов, фитнес-центров. Помнишь, Горький говорил, что все в человеке должно быть прекрасно…
Сказать революционерке, что она выглядит как чучело, у меня не хватало духа. Сама же Ордынцева к своей внешности относилась так равнодушно, что соседка Марина с полуслова поверила, что Даша всего лишь моя дальняя родственница из ближнего зарубежья и приехала в Москву на медицинское обследование.
— Главное у человека — его душа, — парировала Даша прозрачный намек. — Вадим тоже так считает!
— Да, конечно, — вяло согласился я, — душа всегда главное, особенно когда больше нет ничего другого. Ты бы поинтересовалась, сколько стоит его пиджак.
Ордынцева очередную «инсинуацию» проигнорировала и начала рассказывать о замечательных душевных качествах нашего нового знакомого. Можно было только удивляться, как быстро она в нем разобралась,
— Я сразу же почувствовала в Вадиме родственную душу, оказывается, и у вас есть настоящие люди, — закончила она.
— Вот и чудесно, рад, что тебе теперь есть с кем общаться.
