неожиданно перевел взгляд на хозяина. Сначала я его просто не узнал. У Аарона Моисеевича было совершенно другое лицо, совсем не то, к которому я привык. Обычно, до сегодняшнего дня, старик смотрелся ученым чудаком, немного не от мира сего, современным вариантом Жака Паганеля. Когда утром мы бежали из его квартиры, он превратился в хиповатого деда из категории молодящихся перестарков, сейчас же передо мной сидел и тяжело глядел перед собой невидящими глазами жесткий и сумрачный человек. Ничего от давешнего Паганеля или недавнего лирика в нем не осталось. Мне почему-то подумалось, что таким, наверное, был Чингисхан, суровым и одиноким.
Почувствовав мой взгляд, Аарон Моисеевич улыбнулся, возвращая своему лицу привычное для меня выражение. Я попытался улыбнуться ему в ответ, но это у меня не получилось. Отвечая на его вопросительный взгляд, я пробормотал, что он сейчас был похож на… я хотел сказать «Мефистофеля», но, вспомнив про удалившуюся в туалет «Маргариту», смягчил эпитет и сказал: «Воланда».
— Да, да, конечно, — невпопад подтвердил Гутмахер, — я читал Булгакова, забавная сказочка.
Мне стало обидно за Михаила Афанасьевича, чья посмертная культовая популярность пришлась на годы моей юности, но устраивать сейчас литературный диспут было, по меньшей мере, неуместно.
— Так что будем делать? — вместо обсуждения романа спросил я. — И сколько мы сможем здесь скрываться?
— Да сколько угодно, — не задумываясь, ответил хозяин.
— Нас через несколько дней вычислят и накроют.
— Я думаю, что вы несколько преувеличиваете опасность и способности наших противников.
— Почему же преувеличиваю? То, что мы с вами в одной компании, известно, и не так трудно будет узнать, что у вас есть дача и ее проверить.
Гутмахер посмотрел на меня и скорчил пренебрежительную гримасу.
— Вот это пусть вас не волнует, у меня большой дом, и отыскать здесь человека не так-то просто… Я думаю о том, не будет ли с нами скучно Олюшке. Я, конечно, постараюсь создать ей приличные условия жизни и по возможности развлеку, но вы, Алеша, мне кажется, как-то недопонимаете, какая она замечательная девушка…
Такого поворота разговора я никак не ожидал и сразу не нашелся, что ответить. Аарон Моисеевич, между тем, продолжал:
— Я удивляюсь, вы знаете ее не первый день и в нее не влюблены! Или я ошибаюсь? Это какой-то нонсенс, — добавил он в ответ на мое энергичное отрицательное качание головой. — Она гораздо больше, чем мне, подходит вам по возрасту и, если бы у вас возникло обоюдное чувство, то я бы это понял и был бы счастлив за вас обоих.
— Чего ради я должен в нее влюбиться? Она совсем не в моем вкусе…
— Вот и я о том же, у вас, молодых людей совершенно извращено понятие о прекрасном, и абсолютно не развит вкус!
— Вы это серьезно? — смиренно поинтересовался я.
Однако, Аарон Моисеевич не успел ответить, к нам присоединился сам «идеал».
— А у вас здесь телевизор есть? — вполне прозаично поинтересовался Ольга.
— Вы знаете, о телевизоре я совершенно не подумал, — принялся покаянно извиняться хозяин. — Сам я его не смотрю, и эгоистично не позаботился о гостях. Ах, какая неприятность!
— Да, ладно, это я так просто спросила, — успокаивающе промолвила обнаглевшая гостья. — Если вы будете меня развлекать, то мне никакого телевизора не нужно.
— Ну конечно, конечно, с превеликим удовольствием! — вскричал, как вы можете догадаться, отнюдь не я.
Я же только мрачно и бестактно заявил:
— Вы можете развлекаться, сколько хотите, а я пошел спать. Завтра я поеду в дом Поэта. С ним нужно кончать.
— Алексей! Неужели вы сможете уснуть в такой чудесный вечер?! — не обращая внимания на мои слова, воскликнул профессор.
— Смогу, — хладнокровно заверил я, — у меня была трудная неделя, и я давно не высыпаюсь.
— Ну и пусть уходит! — капризно заявила признанная красавица. — Нам без него будет еще веселее!
— Да, да, конечно! Идите, покойной ночи! — на мой взгляд, довольно бестактно поддержал ее хозяин. — Олюшка, вы позволите, я покажу Алеше его спальню?
— Покажите, — капризным голосом разрешила Ольга. — Не знала я, что ты такой соня! — сказала она безо всякого, даже показного упрека.
Я не стал вступать с девушкой в пререкания и отправился за хозяином в дальнее крыло дома, подальше, как я догадался, от Ольгиной комнаты.
Утром я встал затемно. Было только начало шестого. В доме стояла мертвая тишина. То, что мои подельники хороводились далеко за полночь, только недавно легли и теперь дрыхнут без задних ног, было только на руку.
Тащить за собой Гутмахера, а с ним и Ольгу у меня не было никакого желания. Экспедиция непременно превратилась бы в пикник, а мне предстояла нешуточная и опасная операция.
Стараясь никого не разбудить, я быстро перекусил остатками вчерашнего ужина, оставил записку Гутмахеру и вышел во двор. За ночь подморозило, и снег громко скрипел под ногами. Я раскрыл ворота, завел «Москвича» и задним ходом вырулил на дорогу. Никто из моих верных товарищей даже не проснулся.
На мое счастье резина у машины была зимней, так что теперь, не по снежной каше, а по замерзшей дороге, я мог ехать много быстрее, чем вчера вечером. Путь до знакомого леса занял всего полтора часа.
До рассвета было еще минут сорок, так что добраться до заветного вяза я рассчитывал еще затемно. Однако, все равно накинул поверх одежды и рюкзака с «оборудованием» белую простыню, которую прихватил со своей постели. Как говорится, береженого и бог бережет. В лесу после прошедшего снегопада наступила уже настоящая зима. Снежный покров был невысокий, всего несколько сантиметров, возле комлей деревьев его и вовсе не было, но пройти, не оставляя следов, было уже, к сожалению, невозможно.
Я быстро углублялся в лес, держа наготове «Шмайссер», хотя предчувствие почему-то подсказывало, что никакой засады возле заветного дерева нет. Однако, я не позволял себе расслабляться и периодически замирал на месте, вслушиваясь в лесную тишину. Утро выдалось безветренное, потому никаких посторонних шумов в лесу не было: не скрипели друг о друга стволы деревьев, и не пели в струях воздуха голые кроны.
Почему-то в этот раз, когда я был один и не должен был ни за кого отвечать, все проходило быстрее и ловчее, чем раньше. К нужному вязу я вышел сразу, нашел его с первой попытки. Вокруг гигантского дерева был нетронутый следами снег, и я окончательно поверил в свой успех. Единственно, что меня волновало, успел ли кому-нибудь рассказать Андрей о подземном ходе. Если рассказал, то меня могли ждать на его входе или выходе.
Подойдя к дереву вплотную, я распаковал рюкзак и вытащил из него кошку и фонарь. На их же место спрятал пистолет-пулемет и ненужную теперь простыню. До нужного дупла, в котором начинался тайный ход в дом, было невысоко, метра три, но дерево было такое толстое, что одному, без снаряжения, забраться туда было бы практически невозможно.
