низких скамейках и табуретах, чтобы быть ниже ее, расположилось с десяток женщин. Ксения сидела на низеньком стульчике в ногах матери. Я низко поклонился присутствующим.
— Подойди сюда, — приказала царица.
Я подошел и еще раз поклонился, на этот раз светски.
— Помог ты мне, лекарь, — негромко сказала она, — спасибо.
Я, не зная, что положено говорить в таком случае царственным особам, не «рад же стараться», просто поклонился.
— Завтра еще приди, — велела Марья Григорьевна и махнула рукой в сторону двери.
Как можно было догадаться, аудиенция на этом закончилась, и меня отпускали восвояси. О гонораре разговора не возникло. Впрочем, я уже привык к тому, что чем выше по положению или богатству пациент, тем меньше он думает о хлебе насущном, понятно, не своем, а окружающих. Люди знатные и возвышенные редко бывают столь меркантильными, чтобы вступать в разговоры о гонорарах, предпочитают одаривать своей благосклонностью.
Мне осталось только поклониться и, пятясь задом, отступить к выходу. Сладкая надежда этим вечером сумерничать с Ксюшей не состоялась. За дверями меня ждала маленькая подружка.
— Здесь ночевать будешь или пойдешь восвояси? — спросила она.
— К себе пойду, меня товарищи ждут, наверное, уже волнуются, куда я делся.
— Завтра государь тебя в библиотеку поведет, велел передать. У него много книг хороших.
Упоминание придворной шутихи о библиотеке меня удивило. Как-то не вязался ее нарочито смешной облик с интересом к книгам.
— А ты, Матрена, что, читать умеешь? — спросил я.
— Тише ты, ирод, — торопливым шепотом сказала она, — здесь о таком говорить не след. Во дворце и у стен есть уши. Наше дело господ забавлять, а не грамоту знать!
— Извини, не подумал. Как у тебя с глазами?
— Перестану ночами читать, пройдут, — пошутила она. — Все несчастья от книг!
Глава 5
На постоялом дворе, где я оставил своих клевретов, их не оказалось. Пришлось будить хозяина и выяснять, куда они делись. Оказалось, что еще днем за ними пришли люди от Блудовых и позвали назад в имение. Пришлось идти их разыскивать.
У Блудовых уже спали. Я растолкал сенного слугу, и он отвёл меня в новое помещение, в которое перевели нашу команду. Переселили нас в просторную светлицу со вполне пристойной мебелью. Это было странно. Впрочем, проснувшийся поп тут же всё разъяснил. Оказалось, что слух о моём знакомстве с царём уже дошёл до наших новых знакомых и автоматически повысил наш статус.
Долгий, насыщенный событиями день утомил, и я, выслушав новости, сразу лёг спать, тем более, что на следующий день меня ждало интереснейшее событие, посещение царского книгохранилища. Библиотека Годуновых, как я предполагал, не могла идти в сравнение с пропавшим собранием книг Ивана Васильевича, но всё равно упустить шанс увидеть древние манускрипты не хотелось. Что ни говори, а случай был уникальный.
Хотя, честно говоря, особого трепета перед старинным книгами у меня не было. Книги нужно читать, а не рассматривать обложки и картинки. А вот читать их при своем вопиющем невежестве я-то и не мог. Для этого, как минимум, нужно было знать латынь, древнегреческий и несколько старых европейских языков.
Лавка, на которой я лежал, была мне коротка, В светлице пахло деревом, травами, которыми были набиты сенники. Фальцетом похрапывал Ваня Кнут. Я долго мостился, вспоминал все, что случилось за последнее время, пытался распланировать свои ближайшие действия. Однако никаких плодотворных идей так и не появилось, разве что мысль попытаться каким-то образом противостоять Самозванцу.
То, что я читал о Лжедмитрии, характеризовало его, в принципе, положительно. Парень он, судя по всему, неглупый, шустрый, для своего времени продвинутый, с европейской ориентацией. Другое дело, что и Федор вполне мог стать просвещенным монархом и попытаться повернуть нашу историю в русло мировой цивилизации. Лжедмитрию же предстоит так раскачать лодку государственности, что у холопов не только затрещат чубы, но и начнут отрываться вместе с головами. А так как я сам, как это ни обидно признавать, принадлежу к этому подлому сословию, то и сочувствую не вождям, а простому народу.
Утро началось грозовым дождём. Небо грохотало, молнии, соответственно, раскалывали тучи, и недалеко от поместья Блудовых, несмотря на ливень, начался пожар — то ли в дом попала молния, то ли он загорелся от неосторожного обращения с огнем.
Завтрак нам принесли в светелку. Мои соратники с удовольствием ели кашу, щедро сдобренную сливочным маслом, свежий подовый хлеб, запивали все это квасом и расспрашивали меня о знакомстве с государем.
После завтрака к нам явился сотник Федя. Выглядел он смущенным и перестал заикаться о вспомоществованиях, которыми доставал меня накануне. Через него выздоровевший боярин передал мне поклон. Даже «чудодейственный», «животворящий» немытый поп Сильвестр, встретив меня возле облой столчаковой избы, в просторечии туалета, одарил улыбкой, милостиво благословил и сунул для лобызания свою немытую руку.
Однако насладиться всеобщей лестью и признанием собственной значимости мне не удалось. Один из дворовых, парнишка со смышлёным лицом, заговорщицки передал, что меня на улице ожидает дворянка из Замоскворечья. Догадаться, кто это, было несложно, и я пошёл узнать, что от меня нужно Опухтиной — Других знакомых особ прекрасного пола у меня в Москве просто не было.
Вопреки ожиданию, женщина выглядела немногим счастливее, чем вчера.
— Что случилось? — спросил я, как только мы поздоровались.
— Ваня просит благодарить тебя, боярин, за помощь и велит долго жить, — ответила несчастная мать бесцветным, обреченным голосом.
Я, признаться, не понял, что она имеет в виду. Обычно пожелания «велел долго жить» употребляется в прошедшем времени, потому я уточнил:
— Что-нибудь случилось с сыном?
— Помирает мой Ванюша, — ответила она и заплакала.
— Отчего?
— От пыток, — коротко пояснила Опухтина.
— Подожди, я оденусь и пойду с тобой, — сказал я, — может быть, удастся чем-нибудь ему помочь.
— Ему уже не поможешь, — сказала мне вслед женщина, но с места не тронулась, осталась ждать.
Полагая, что парню действительно плохо, я велел Кнуту срочно оседлать донца, посадил Опухтину сзади себя на круп лошади, и через четверть часа мы уже въезжали в средней руки подворье, принадлежавшее этому семейству. Сам жилой дом был типичным строением этого времени, как тогда говорилось, «домик-крошка в три окошка». Я соскочил с лошади и помог спуститься вдове. Во
