понимает. Верка ревет, порчи боится. Митьку замучили допросами, видел он тебя в тереме или не видел.
Фома замолчал, наслаждаясь приятными вкусовыми ощущениями.
— И что Митька? — подтолкнул я рассказ.
— Что Митька! Митька говорит, что видел ангела господня и небесное сияние! Он тогда столько выпил, что мог и райские разглядеть. Только кто ему, балбесу, поверит!
— На тебя никто не подумал? — вставая, задал я последний вопрос.
Фома хитро засмеялся.
— Так все же считают, что ты в трубу улетел!
Возвращаясь в усадьбу подьячего, я обдумывал рассказ холопа и строил планы, как при нужде можно будет обыграть свое возвращение на землю. Сегодня мне просто везло с потусторонними силами, утром приняли за архангела, а вчера, оказывается, посчитали бесом.
Чтобы не нарушать традицию и продолжать выглядеть ангелом, я заехал в торговые ряды и купил Прасковье новый красный сарафан и красные же сапожки. Ночью выяснилось, что поступил я очень правильно. Прасковья своими ответными действиями подтвердила, что ничего так не обостряет женские чувства, как новые наряды и украшения.
Глава 16
Утром следующего дня нас опять навестил Иван Владимирович. Мы еще лежали в постели, отдыхая после бессонной ночи. Подьячий дождался, когда я встану и приведу себя в порядок, после чего рассказал о необычном поведении вдовы. Глебова весь прошлый день провела в слободской церкви, стояла на коленях и кричала, что ей было явление архангела Гавриила, каялась во всех смертных грехах, просила прощения не только у священников и соседей, но и у своих холопов. Потом объявила, что уходит в монастырь. Умный подьячий правильно связал мое посещение вдовы с ее духовным перерождением и пришел за объяснениями.
Сначала я хотел рассказать ему, все как есть, но по здравому размышлению решил, что молва рано или поздно дойдет до раскаявшейся грешницы, и земные причины ее просветления снизят пафос случившегося. Пришлось самому делать удивленные глаза и предположить, что всему причиной чудо. Подьячий не поверил ни одному моему слову, однако вслух усомниться не решился, а за благотворное влияние на сволочную соседку поблагодарил.
Оставив на его попечение Прасковью, я спешно поехал узнавать новости о замоскворецком управляющем. В нашей первой резиденции Ваня с Аксиньей ждали моего приезда во дворе возле избы. Вид у них был таинственный, так что уже издалека стало понятно, у них что-то случилось.
— Привезли управляющего? — спросил я, спешиваясь.
— А ты откуда знаешь? — разочаровано произнес рында, собиравшийся похвастаться сенсацией.
— По вашему виду, если бы ничего не случилось, вы бы до сих пор валялись в постели.
— Очень надо, — независимо повел плечом парнишка и добавил, — эти там ждут.
— Давно приехали?
— Под утро, они его на телеге привезли и нас к Аксиньей сразу из избы выгнали.
— Ладно, погуляйте еще немного и смотрите, чтобы к нам никто не входил.
Я передал Ване повод и пошел в избу. Там собрался весь давешний квартет. Киллеры сидели за столом, а завернутое в рогожу тело лежало у них под ногами.
— Долго тебя ждать приходится, — недовольно сказал «парламентер». — Принимай заказ, все выполнили, как обещали! Привезли живого и здорового. Давай расчет!
— Сначала посмотрю товар, а за деньгами дело не станет, — сказал я, — положите его на лавку и распакуйте.
Тело небрежно подняли с пола и бросили туда, куда я указал. Из-под рогожи послышалось мычание. Бандиты быстро сняли упаковочный материал и предъявили самого, что ни есть управляющего Ивана Никаноровича. Бедолага был так напуган, что лежал с зажмуренными глазами и не подавал признаков жизни.
— Он? — коротко спросил «парламентер».
— Он, — подтвердил я и протянул ему приготовленные деньги.
Такой быстрый расчет бандитам понравился, однако они не забыли по очереди проверить талеры на подлинность.
— Все в порядке? — спросил я.
— Если еще будет работа, ты только свистни, — ответил за всех здоровяк, — всегда поможем.
На этом наши деловые отношения оказались завершенными, бандиты один за другим вышли из избы, и я остался с управляющим. Тот продолжал лежать с зажмуренными глазами.
— Здравствуй, Иван Никанорович, — поздоровался я со старым знакомым, — милости просим к нам в гости. Да ты не бойся, открой глазки, разбойники уже ушли.
Говорил я ласково, и пленник опасливо приоткрыл один глаз. Меня он не узнал, только понял, что это какой-то другой человек, не причастный к похищению.
— Добрый человек, — умоляюще заговорил он, — развяжи меня Христа ради, сил нет терпеть.
— Как же тебя развязывать, когда ты не связан? — удивился я.
— Не связан? — повторил он, поднимая к лицу руки. — А эти где?
— Ушли, — ответил я. — Ты теперь у меня в гостях.
— Господь тебя наградит за доброту! — воскликнул он, садясь на лавке. — От лютой смерти христианскую душу спас!
— Пока еще не спас, — остановил я поток незаслуженной благодарности. — Спасать душу придется тебе самому.
Намека он не понял, засуетился, собираясь уходить. Меня же решил взять в провожатые:
— Поможешь мне домой добраться? Я тебя за то награжу!
— Что-то ты, Иван Никанорович, совсем плохой стал. Ты что думаешь, тебя сюда затем привезли, чтобы сразу домой отпустить?
— А что разве нет? — наивно спросил он.
— Конечно, нет, я тебя сюда к себе вытребовал, чтобы ты мне всю правду о себе рассказал.
Управляющий так удивился, что оторопело уставился на меня, уже совсем не понимая, что с ним происходит, и что от него хотят.
— Правду, какую правду?
— Например, как ты купеческую дочь Прасковью плохим людям продал, а ее наследную казну украл.
— Прасковью? — повторил он. — Какую еще Прасковью? Ты сам-то кто будешь?
— А ты внимательно посмотри, может быть, и узнаешь!
Только теперь у него хватило ума присмотреться. Он вздрогнул и начал отползать по лавке.